В мире Достоевского. Слово живое и мертвое

Да, автор книги «ЖЗЛ» об Островском не ограничился ссылкой на «темное царство», а направил свое внимание прежде всего на выявление таких начал творчества Островского, ибо «темное царство» с его представителями ушло в безвозвратное прошлое, а такие созидательные явления – наше сегодняшнее и вечное духовное достояние. Так было, так есть и так будет всегда – вот пафос истинно современного, следующего заветам Добролюбова, критика, ибо такой пафос является выражением столь же естественных стремлений нашего времени и нашего народа, сколь естествен был прямо противоположный ему пафос эпохи Добролюбова.

Да, еще раз повторю – прав Ф. Кузнецов – при решении этих позитивных задач критический пафос творчества русских писателей-классиков оказался в книгах М. Лобанова и Ю. Лощица приглушенным. Готовя книги к переизданию, авторы, не сомневаюсь, учтут полезную и продуктивную критику В ИХ адрес.

Но давайте же не избегать существа вопроса: заслуживает ли в целом опыт таких явлений, как «Гоголь» И. Золотусского, «Гончаров» Ю. Лощица, «Островский» М. Лобанова, «литературной карательной экспедиции» (используя прекрасное определение М. Лифшица), основанной к тому же во многом на эмоциях и соответствующей интерпретации «примеров» и «фактов», или же он требует серьезного понимания, заинтересованной критики отдельных издержек – при четком осознании истинной ценности и общественной значимости утверждаемых позитивных начал в нашем культурно-историческом наследии, тех начал, которые служат и будут служить созидательным, творческим устремлениям нашего времени и нашего народа.

Убежден, что такое понимание партийных и гражданских задач и целей творчества – и есть истинное следование великим заветам революционных демократов, заветам того же Добролюбова, и сегодня не вмещающегося в параграфы хрестоматий, являющего собой живой пример критика-бойца, продолжающего страстно проповедовать служение своему времени и своему народу, учащего нас следовать духу, а не букве великого наследия. Ибо в противном случае, писал он в статье «Луч света в темном царстве», критики «постоянно остаются в стороне от живого движения, закрывают глаза от новой, живущей красоты, не хотят понять новой истины, результата нового хода жизни… нахально пренебрегают живыми отношениями автора к своей публике и к своей эпохе».

Дав таким образом высказаться на нашем обсуждении живому, а не «хрестоматийному» Добролюбову, я намерен на этом закончить свое выступление, ибо лучше Добролюбова не скажешь.

В заключение хотелось бы поблагодарить редакцию «Вопросов литературы» за организацию серьезного и, думается, в целом продуктивного разговора о книгах серии «ЖЗЛ».

1980

II. Созидающая память

Подвижники народной культуры

Юбилеи проходят, деяния живут вечно в памяти народной. Культура памяти становится все более явной и необходимой чертой истинно современного мироотношения. Жизнь и деяния великих предков, навечно запечатленные в сознании потомков, крепят веру и в непреходящую ценность сегодняшнего дела и слова для будущих поколений, рождают оптимизм исторического сознания.

Слово – важнейшая составная материи памяти, через слово осуществляется преемственность сознания, духовного опыта уходящих с приходящими.

Два коротких слова «За Родину!», звучавшие в «минуты роковые», на протяжении многих сотен лет наполняли мужеством и решимостью сердца миллионов соотечественников, переводя сознание миллионов индивидуальностей в единое сознание со-ратников.

Конечно, не каждое слово несет в себе подобную значимость, но совокупность слов самого разного достоинства составляет единое целое – язык народа.

Однажды в Ленинграде, на улице имени зодчего Росси, я случайно услышал, как солидный папаша отвечал любознательному сынишке-школьнику на его вопросы:

– Папочка, а что такое зодчий?

– Зодчий? – сказал, учено нахмурив бровь, папаша. – Зодчий – это по-русски значит архитектор.

Ну а если бы сын спросил: а что такое «по-русски»? Трудно сказать, что бы ему ответил папаша. Во всяком случае, мы не будем торопиться предугадывать его ответ. Всякому овощу свое время.

С тех пор как Россия «прорубила окно в Европу», русский язык за сравнительно короткий период принял в себя огромное количество иностранных слов, обозначающих предметы и явления из самых различных областей человеческого быта и бытия. В том числе и из области культуры.

Можно, конечно, сожалеть, что многие из таких слов вводились в язык за счет забвения коренных русских слов, вполне способных вместить в себя новые формы и новое содержание культуры. Но нельзя же не заметить и того, что подавляющее число воспринятых иностранных слов вполне органично вписалось в соответствующий фонд истинно русской лексики. Для определенного историческими условиями переходного состояния русского общества этот процесс в целом был явлением положительным.