В мире Достоевского. Слово живое и мертвое

Но легкие пути соблазнительны. Русский язык начал бурно «обогащаться» не столько за счет выявления в отечественном слове его культурных, общественных, политических и прочих возможностей проявления их внутреннего содержания, сколько путем нетворческого внедрения заимствованных слов. Так, словарь 1865 года, заключающий в себе «объяснение 25 000 иностранных слов, вошедших в состав русского языка», по словам Николая Лескова, устарел уже для его времени – «благодаря находчивости и ревности русских журналистов… Новые слова иностранного происхождения вводятся в русскую печать беспрестанно и часто без надобности».

Не случайно все без исключения подлинно великие наши писатели не уставали бороться за чистоту русского языка, ибо это была борьба за самостоятельность сознания и в конечном счете не последнее звено в борьбе за национальную и государственную независимость страны.

Достоевский иронизировал с болью: «Пусть все вокруг нас и теперь еще не очень красиво; зато сами мы до того прекрасны, до того цивилизованны, до того европейцы, что даже народу стошнило на нас глядя. Теперь уже нередко нас совсем за иностранцев считает, ни одного слова нашего, ни одной книги нашей, ни одной мысли нашей не понимает, – а ведь это, как хотите, прогресс». Вопрос о языке становился важным вопросом государственной, общенародной значимости.

Лесков, передавая слова И.С. Аксакова: «…стоило бы учредить общественный надзор – чтобы не портили русского языка, – и за нарушение этого штрафовать в пользу бедных», – добавляет: «Теперь это бы и кстати».

Теперь…

Открываем словарь «Новые слова и значения». В справке от издательства объясняется: «…составители не ставили… своей задачей последовательно представить в словаре все новое… Авторы исходили из материалов, регистрирующих употребление слов в широкой прессе и литературе».

Во-первых, подавляющее количество слов из области культуры, вошедшие в наше сознание за последние 20–30 лет, – слова заимствованные. Что ж, мы помним, что когда-то позаимствовали мы и такие, теперь уже «исконно» русские, без которых трудно себе представить «культурный» слой нашего языка, слова, как реализм, герой да и само слово культура и т. д. Было в нашем языке слово «искусство», появилось «антиискусство». Был герой, появился антигерой, был реализм, возник неореализм. Пришли антироман, дегероизация, дедраматизация, супербоевик, секс-бомба, секс-фильм, супермодернизм, ультрамодерн… Приняты, конечно, не только «анти»-явления, но и слова вполне, так сказать, «положительные», вернее, позитивные: абстракционизм, авангардизм (с многочисленными производными), бестселлер, битл, богемистый, боса-нова, буги-вуги, вариофильм, вестерн, дизайнер, диксиленд, додекафония, и-ха-ха, кабаретист, комикс, летка-енка, липси, мюзикл, оп-арт, поп-музыка, стриптиз, твист, хали-гали, хоппель-поппель, хэппенинг, ча-ча-ча, шейк, шоу…

И это далеко не все слова, естественно отражающие состояние вполне определенной культуры, вошедшей в нашу жизнь, ставшие составной нашей сегодняшней, с позволения сказать, культуры. Но вернемся в «век минувший».

Пушкин, по справедливому замечанию Гоголя, первый «более всех… далее всех раздвинул ему (русскому слову, – Ю. С.) границы… показал все его пространство». В Пушкине, «как будто в лексиконе, заключилось все богатство, сила и гибкость нашего языка». Явление Пушкина доказало, что русский язык может выразить собой любые сложнейшие понятия как интимно-лирической, так и общественно-философской жизни.

Только после Пушкина русский человек мог вполне решительно заявить устами одного из героев Тургенева: «…ваш покорный слуга, стилист весьма посредственный, берется перевести любую страницу из Гегеля… не употребив ни одного неславянского слова…»

Теоретическим и практическим обоснованием небеспочвенности национального подвига Пушкина и явился словарь Владимира Ивановича Даля. По свидетельству историка Бартенева, именно общность интереса к живому народному языку сблизила Пушкина и Даля: «За словарь свой Даль принялся по настоянию Пушкина» и сознавал свой труд как исполнение «великого гражданского и национального подвига».

Личное подвижничество великого мыслителя языка и было ответом на общественный запрос государственной необходимости, высказанной уже в таком слове Гоголя:

«В продолжение многих лет занимаясь русским языком, поражаясь более и более меткостью и разумом слов его, я убеждался более и более в существенной необходимости такого объяснительного словаря, который бы выставил, так сказать, лицом русское слово в его прямом значении, осветил бы его, выказал бы ощутительней его достоинство, так часто незамечаемое, и обнаружил бы отчасти самое происхождение. Тем более казался мне необходимым такой словарь, что посреди чужеземной жизни нашего общества, так мало свойственной духу земли и народа, извращается прямое, истинное значенье коренных русских слов — одним приписывается другой смысл, другие позабываются вовсе».