В моей смерти винить президента... (сборник)

– Я их к себе пустить не могу, поэтому вы с Давыдовым готовьте койко-места. И прописку московскую для аборигена готовьте. Ага, три койко-места и одну московскую прописку, ты не ослышалась. Нет, две прописки, ребёнок же рано или поздно родится. Ну, и ещё там по ерунде приготовьте – коляску, кроватку, няню, памперсы и барабан. Барабан для аборигена, пусть в метро зарабатывает. А ещё... Рэйчел нашлась. Под волкодавом. Как, что она там делала?! Ты – не знаешь?! Я поражён, дай-ка сюда Давыдова! Ладно, ладно, не вой. Собаку я тоже отправлю жить к вам, по крайней мере до родов. Как до каких родов?!! Её под волкодавом нашли!!! Ты не в курсе, что из этого получается?! Ах, в курсе! Ах, ты сама в положении!! Что-о-о?! От меня?!

(Бросает трубку, с хлопком открывает шампанское, пьёт из горла, обливаясь пеной).

– Врёт, зараза. Вернуться хочет. Правильно, ведь Давыдов попрёт её с таким выводком. Как пить дать, попрёт!

Пьёт шампанское. Звонит.

МАМОНТОВ:

– Давыдов! Ты мне три раза по пятьсот рублей должен! А-а... это ты, жена. Слушай, а правда, что у нашего прозаика двадцать два сантиметра? Правда?! Жаль. Я думал, врёт. А ты что, с сантиметром по нему ползаешь? Нет? На глазок? Ну, тогда это неточно, у тебя всегда сантиметр за два идёт. Ну, пока. За салаты спасибо.

Бросает трубку.

Ест.

Пьёт.

Смотрит на часы.

МАМОНТОВ:

– Надо же, а до Нового года всё ещё пятнадцать минут! Э-э-эх!

Сыто и довольно потягивается.

Встаёт.

Лезет на стремянку.

Надевает петлю на шею.

МАМОНТОВ

(гладя себя по животу):

– Хоть поел напоследок. Грустно и неприятно сводить счёты с жизнью на голодный желудок. Грустно и неприятно...

Торжественно крестится справо-налево и слева-направо.

Толкает ногой стремянку.

Гаснет свет, в темноте истерично мигает ёлка.

Слышится страшный грохот и вопль Мамонтова.

СЦЕНА ПЯТАЯ, ПОСЛЕДНЯЯ.

Загорается свет.

Мамонтов сидит на полу с удавкой на шее.

В руках вертит крюк от люстры.

МАМОНТОВ:

– Вот они, проклятые лишние три килограмма... Кризис, не кризис, а нажрал...

Сжимает складку на животе. Встаёт на четвереньки, ползёт к ёлке.

Начинает украшать её исписанными бумагами, предварительно разворачивая их и читая.

МАМОНТОВ

(читает вслух):

– «Господин президент, господин президент, господин президент, господин президент»... Ужас. Бедный господин президент. Я даже не уточнил – какой. Я чуть было не обвинил всех президентов мира в своей насильственной и преждевременной смерти!

Отползает от ёлки, садится за стол.

МАМОНТОВ:

– Опять до Нового года пятнадцать минут! Господи, да что ж это делается-то?! Когда Новый год наступит?!!

Трогает шею. Проверяет петлю.

МАМОНТОВ:

– Если за эти пятнадцать минут я не найду, на чём повеситься, мне в новом году придётся пристраивать волкодавов, воспитывать халубанабусирят, искать новую работу, выплачивать кредит, ремонтировать «Камаз» и обзаводиться новым другом...

Слышится энергичный стук молотка за стенкой.

МАМОНТОВ:

– И менять соседа!

Вскакивает, долбит в стену ногой, припадает к ней ухом. Орёт.

МАМОНТОВ:

– Нет! Я не повесился! Сорвался!

(Слушает ответ, прижимаясь ухом к стене).

– Мне тоже жаль! Слушай, тебе волкодав не нужен?

(Слушает ответ).

– Нужен?!

(Делает жест «Йес!»).

– Сколько-сколько?! Сколько тебе волкодавов нужно? Парочку возьмёшь?

(Слушает).

– Отлично, возьмёт.

(Слушает).

– На меня натравишь?! Гад... Тебе кобелей или сук?!

(Слушает).

– Кобелей? Пятьсот долларов щенок! Берёшь?!

(Слушает).

– Берёт, сволочь. И откуда у людей деньги? Кризис же. Эй, откуда у тебя деньги, куркуль?!

(Слушает ответ).

– Вот ни хрена себе, он запчастями на рынке торгует. Кризис, не кризис, ему по фигу, он кризис только по телевизору слушает. И зачем я учился? Зачем университет заканчивал, диплом получал, карьеру делал? Купил на заводе запчасти по цене производителя, на рынке с накруткой продал, и – никакого кризиса. И никаких великих прозаиков в друзьях! Простые люди кругом! Эй! Если ты такой богатый, почему ты всё время стучишь?!

(Слушает ответ).