В.Н.Л. (Вера. Надежда. Любовь)

Парень с экземной кожей проходил мимо меня ещё раза три. Потом остановился возле, покачался на носках.

– А вы?… – и он указал пальцем на судьбоносную дверь.

– Ага, – принимая его тон, ответил я.

– Пойдёмте…

Я поднялся со стула и пошёл за ним.

Вот так скорее всего и чувствовали себя узники гестапо. Стул. Стол. За столом – неопрятная немолодая блондинка в клубах сигаретного дыма. Её навсегда уже уставшие глаза не хотят видеть не то что меня, а весь род человеческий. А газовая камера уже битком…

Усадив меня напротив неё, экземный скрылся.

– Давайте ваш паспорт, – без лишних прелюдий перешла она к делу.

Я протянул ей документ.

– Прописки нет… – констатировала холодно, но паспорт не отдала. – Где живёте?

Я назвал адрес.

– Вы снимаете?

– Нет. Живу у родственников, – соврал я. Мне казалось, что эта ложь – во спасение…

Она поднялась из-за стола и, прикурив новую сигарету, принялась ходить по комнате.

– Ну вот как я вас возьму? Где гарантия, что вы не выкинете газеты в ближайшую урну? А потом придёте за оплатой?

– Ну вы, наверное, подстраховываетесь…

Она вдруг посмотрела на меня с интересом.

– Ну допустим… Но ведь тут материальная ответственность… А без прописки…

– Мне кажется, это не та ответственность…

– Уговорили… И так или чурки, или алкашня…

Мне предстояло закусить удила и прикусить язык. Рано обрадовавшись, я не особо вникал в тягучую, как папиросный дым, вялую речь. Я соглашался со всеми условиями и обрадовался, когда узнал, что оплата производится еженедельно. Вкратце ситуация была такова: в восемь утра я должен был забирать продукцию из офиса, хотя «из подвала» подходило бы к этому заведению куда лучше. Укладывать газеты в тележку и отправляться по адресам. Когда тележка закончится, я должен был вернуться за новой партией. И так до шести вечера.

– Предусмотрен обед, – сказала моя будущая начальница.

«Странно, если бы она сказала – “никакого обеда”», – подумал я. Сказано было так, будто я должен занести обед в список поблажек. Хотелось спросить про уборную и курение. Самым неприятным оказалось то, что на этой работе предполагалась шестидневка. Восемь утра субботы – не самое подходящее время для каких-либо начинаний.

Из подвала я вышел с впечатлением двояким. В сущности, я нашёл то, что искал. А вот сколько я потерял, мне придётся ещё подсчитать. Я предполагал, что мне придётся круто уставать. Более того, я сразу понял, что тележка газет – ноша отнюдь не беззаботная. А времени на всякие глупости у меня уже не будет, при том что серьёзно хотелось заниматься именно глупостями и только ими. Потому что серьёзные занятия глупостями приводят иногда к совсем не глупым результатам.

Мне пришлось заняться подсчётами. Если рассчитывать на те деньги, которые я должен получить, начиная карьеру разносчика и раскладчика, и на деньги, приходящие за краснодарскую квартиру, – жить на этот ворох можно было довольно безбедно. Да только вот не жить, а существовать. Опять дудочка и кувшинчик. Либо у меня не будет времени, либо денег. Стоп-стоп… Я как-то забыл про М-ск. Тамошнюю квартиру тоже можно было бы сдать, хотя и за меньшие деньги. И денег за две квартиры мне хватит точно. Хорошо иногда, пусть и безосновательно, почувствовать себя Ротшильдом.

В общем, так: на краснодарские деньги надо будет съездить в М-ск, заплатить долги коммунальным службам и сдать квартиру хотя бы до конца лета. На деньги же заработанные жить до отъезда в М-ск. Если всё это провернуть во второй половине мая, то с июня можно переехать от Паши и снова начинать беззаботную жизнь на деньги теперь уже от двух квартир. Спасибо бабке! Я только теперь в полной мере оценил оставленное мне богатство.

Я повеселел. Моя газетная каторга будет длиться не больше месяца. Всё, что было надо, – потерпеть. Потерпеть много неприятных вещей, связанных не только с работой, но и с проживанием. Вот с завтрашнего дня и начну…

Вечером я позвонил Верховенским. Я не придумал, что я скажу, подойди к телефону она – Оля.

– Серёжа! Привет. Тебе Артёма? Да, сейчас… – она сделала всё правильно. Она естественно обрадовалась моему звонку и не дала мне вставить какие-то слова, которые мог услышать хозяин (хозяин чего? Квартиры? Женщины?). Актрисой она была хорошей и рассудительной. Я даже улыбнулся её сообразительности.

– Ну что, жив? – иронично откликнулся Артём.

– А как же, – бодро подтвердил я, в первый раз разговаривая с Артёмом в другом, известном только мне статусе.

– Отпустили?

– Откуда ты знаешь? – удивился я.

– Да у тебя аппарат в больнице хрипел, а сейчас нормально слышно…

– А-а… – я вдруг подумал, зачем звоню. Просто для того, чтобы сообщить о выписке?

– Артём, я хотел тебя поблагодарить…

– Иди ты, писатель! Ты лучше напиши что-нибудь в знак благодарности. Я почитаю…

– Договорились, – согласился я. – Всё тогда?

– Да! У меня материал не закончен, а завтра сдавать…

– Это тот?

– Да тот, тот… Ничего хорошего на ум не идёт.

– Как же, – говорю. – А знаменитый Степанцов?

– Разве что, – усмехнулся он. – Всё, давай!