В надежде на чудо

Степан накинул рваный полушубок, шапку и обул маленькие и почти стертые ботинки. Он даже немного осмелел, порылся в карманах курточек, оставшихся висеть в шкафу, пошарил по пыльным ящикам, разворошил кучу тряпья. Он искал оружие, ведь выход на улицу в такое позднее время нередко заканчивался встречей с группой местных крепких парней, которые тоже не церемонились с мальчиком и, предварительно обобрав его до нитки, прибавляли к существующим синякам несколько десятков новых, после чего просто выбрасывали обессиленного ребенка в ближайшую канаву или сугроб. Конечно, никакого пистолета или ружья Степан никогда бы не обнаружил, ведь подобного оружия не было и не могло быть у Анатолия и тем более у его жены, ну по крайней мере в доме ничего похожего, чем иногда хвастались или угрожали пацаны во дворе, Степан ни разу не видел. К тому же Степан знал, что детям брать оружие нельзя, ведь это не игрушки. Ничего не обнаружив в коридоре, он вернулся к дверному проему, ведущему в кухню, и остановился на пороге, не решаясь зайти внутрь. Но внезапно Степан, до этого рассматривающий груду всякой всячины на полу кухни, замер и опустился на корточки. На куче осколков лежал, чуть показавшись из засаленного чехла, маленький складной ножик, который отец всегда держал при себе, но в этот раз, в суматохе перепалки, обронил его и не заметил пропажи.

Мальчик опустился на четвереньки и потянулся за ножиком, но внезапно его накрыл своей уже знакомой волной страх. Протянутая рука задрожала в ожидании громогласного крика отца или удара. Задрожал и сам Степан. Ему, одетому во все теплое, внезапно стало жутко холодно. Мальчик огляделся, но квартира по-прежнему была абсолютно пустой, молчаливой и безжизненной. Дрожащая рука опустилась на нож, схватила его и быстро спрятала в рукав. Навык был отработан безупречно, ведь мальчику часто приходилось воровать, хоть за это его и наказывали, как для себя, чтобы хоть как-то существовать, так и по наказу отца. Пульс зачастил, отдаваясь гулкими ударами в голове, по телу распространился жар. Степан ликовал. Со счастливой улыбкой он развернулся и хотел было выйти из кухни, как вдруг в коридоре что-то прогремело возле входной двери. Мальчик в одно мгновение окоченел. Ликование, затмившее собой страх, внезапно лопнуло по всем швам, а во всем теле завибрировали струны сгустившегося ледяного ужаса. Степан, замерев у дверного косяка, боялся пошелохнуться, но все же, после нескольких секунд тишины, показавшихся ему вечностью, рискнул выглянуть одним глазком в коридор. И тут же жутко разозлился на самого себя — с вешалки упала переворошенная им самим одежда.

Отдышавшись, Степан вышел в коридор, скидал упавшие куртки в кучу поверх тряпья и замер у входной двери. Еще раз перепроверив свой нехитрый наряд и по новой перепрятав свои ценности, он стал прислушиваться к звукам, доносящимся с лестничной клетки. Страх давил на него с новой силой. Мальчик готовился к встрече со всеми, кто мог ожидать его внизу: родители, местная шпана или люди в форме. Дрожащая рука замерла с ключом в замочной скважине, не в силах провернуть замок. С лестничной клетки, как и с улицы, не доносилось ни звука, лишь шум соседской брани да жуткая музыка, доносящаяся откуда-то с верхних этажей. Сегодня был особенный вечер. Степан унял дрожь в руках и повернул ключ. Дверь приоткрылась, явив темную лестничную клетку. Мальчик выглянул, вглядываясь в двери соседних квартир, тихо вышел на площадку, притворив за собой дверь, и повернул ключ с другой стороны. Тот занял место в том же нагрудном кармане, где раньше лежал коробок с мелочью. Степан осторожно перешел на ступеньки, как вдруг сверху распахнулась дверь, распространяя по лестницам ту самую ужасную музыку, и на площадку сверху выбежали несколько гогочущих парней, которые с гулким топотом понеслись вниз. Степан тоже рванул на улицу. Он одним прыжком преодолел сразу несколько ступеней, и, хватаясь за перила, кубарем скатился в самый низ, миновав парочку лестничных пролетов. Дверь подъезда оказалась открыта настежь, и мальчик пулей выскочил в морозный вечер и что есть силы побежал прочь. Он бежал, не замечая ничего на своем пути. Сугробы, машины, темные силуэты людей — все смешалось в круговорот серых оттенков. Он бежал в прореху, открывавшую его взгляду дивный мир, особенный мир, и попасть в этот мир стало для него сейчас единственной, особенной целью.

***