В огне передовых линий

Мы старались как-нибудь подкормить работающих на окопах краснолучан. За счет припека, за счет приварка. Особенно ребятишек. А потом надо было решать и вопрос о продовольственном снабжении жителей шахтерских поселков, расположенных к западу от города. Из Ново-Павловки, ШтерГРЭСа, шахт № 160, 5 бис, 7―8 и других мы должны были эвакуировать за прифронтовую зону (порядка 10 километров от передовой) все оставшиеся здесь семьи. Жители поселков, видя, что дивизия держится крепко и отходить не собирается, всячески упорствовали и тянули с переселением. Без всяких на то распоряжений они с наступлением темноты выходили на фортификационные работы… Но хлеба-то на них, даже тех самых 200 граммов, которые выдавались жителям Красного Луча, не полагалось!

Обратились за помощью в Ворошиловградский обком партии. Категорический отказ: в прифронтовой полосе никто не должен оставаться, а если единицы и остались — хлебные карточки на них не положены. Еще одно письмо в обком: приезжайте сами и посмотрите.

Приехал первый секретарь Ворошиловградского обкома А. И. Гаевой. Полазили мы с ним по передовой, походили по домам в шахтерских поселках… Антон Иванович много беседовал с женщинами. «Чего же вы не уходите?» — «А зачем уходить? Красноармейцы-то стоят…» И так — в каждой хате, куда мы заходили.

В поселке ШтерГРЭС познакомились с фельдшером М. В. Литвиновой, пожилой интеллигентной женщиной. Дом Марии Васильевны стоял метрах в двухстах от передовой, и она устроила у себя что-то вроде сборного пункта раненых. Эвакуация их проходила ночью. А днем получившие ранения бойцы и командиры находились под присмотром и материнской опекой этой прекрасной советской патриотки.

Мария Васильевна, как и остальные жители ШтерГРЭСа, хлеба не получала. В то же время она отдавала раненым все до крохи из своих скудных запасов. И другие женщины поселка старались тоже как-то подкрепить вышедших из боевого строя бойцов. Смотришь, одна несет им пяток яиц от чудом сохранившейся курицы, другая — парочку тоже невесть как уцелевших яблок.

После посещения «лазарета Литвиновой» Гаевой сказал мне: «Выделим муки. Тонн пятьдесят. Больше, вы понимаете, не сможем…» Тонн сорок мы действительно получили. Этот хлеб хорошо поддержал солдаток и их ребятишек, так и не покинувших прифронтовую зону.

Хлеб у нас в народе всегда ценился больше, чем просто продукт питания. Он был, ко всему прочему, мерилом совести, мерилом гражданственности. Сами полуголодные, женщины шахтерского края подкармливают наших бойцов. В Красном Луче к новогоднему празднику затевают собрать для красноармейцев и командиров 383-й стрелковой дивизии продуктовые посылки. И собирают ведь! Многие сотни ящичков, мешочков, кулечков, в которые положено все, что, как тогда говаривалось, бог послал. А личный состав дивизии единодушно принимает решение: ежедневно отчислять от солдатской хлебной пайки 200 граммов в пользу блокадного Ленинграда. Причем решение это было принято не на митингах и собраниях — оно прошло по окопам от бойца к бойцу и явилось ко мне из уст комиссаров полков. Правда, за эту нашу инициативу я получил от командарма, и правильно получил, хорошую нахлобучку, но такая красноармейская резолюция была, и я, как командир дивизии, горжусь ею до сих пор. Когда мы говорим о нерушимом единстве нашей армии и народа, мне на ум почему-то всегда приходит вот та тесная, в огне закаленная, смычка нашей дивизии с жителями шахтерского города Красный Луч, со всей страной.

Дух сплоченности, дух социалистического коллективизма проявлялся во всем, даже в мелочах. На всю жизнь в память врезалась такая вот сценка. Я ехал с передовой на командный пункт дивизии. Наступила уже весна 1942 года. Время самое голодное: скудные запасы продуктов у людей уже истощены, а огороды даже еще и не вскопаны, ничего не посажено. На окраине города вижу толпу женщин. Останавливаюсь. Мы, мужчины, иногда шутим: три женщины — уже базар. А тогда их было не меньше сотни, а шума, бестолковщины — нет. В чем дело? Оказывается, в городе уцелели четыре стельные коровы, и молоко от них теперь распределяется по спискам для детей.

Я ничего не сказал, пошел к машине. А вдогонку мне — звонко, как самая весенняя песня:

— Да вы не беспокойтесь, Константин Иванович, мы — по справедливости! Мы и раненым оставляем…

Удивительный, бесценный у нас народ!

А раненые у нас действительно были. В том смысле, что мы оставляли у себя в медсанбате не только тех, кто получил легкое ранение, но и тех, кого вообще-то следовало направлять в тыловые госпитали. Почти все раненые просили врачей: «Не отсылайте в тыл! Я здесь быстрее поправлюсь…»