В Пасти Льва

Объединившись, скользили мы к звездам,К древнему дому людей,                                 прежде столь славному,Видавшему дни и славы, и горестей.Когда-то ярко пылавший — сгорел,                                       обратился во прах.

«Ярко те солнца горят в памяти людской».Миры из бесплодного камня                                    они теперь освещают.Развеяны были по ним семена наших сил,Сокрытые от врагов, ждущие только слова.Мы же искали тех немногих,                                        кто был способен

Тайный Град осадить. Отважных                                         и сильных, готовыхК задаче, предписанной нам Ошуа. ВойтиМы в город были должны.                               Донован был ключом, ноМолчанье хранил, знания свои растеряв

                                              средь осколков.Не помнил, кем был он. Или помнил…                                    кто скажет теперь,Что мог скрывать его раздробленный разум?Против воли к нашей стае примкнувший,Возможно, хотел он, держась в стороне, ускользнуть.

Конфедерация называет свои трубы Красникова в честь рек, находя аналогию с водными потоками более подходящей. Покинув Генриетту, Ошуа проследовал вдоль Звонкой Галис до Нового Анатолия, а оттуда по Меконгу мимо Святого Кхамбонга до впадения в Великий Ганг, гарантировавший спокойное путешествие до Ашбанала.

На этой планете их дожидался Манлий Метатакс, перешедший на сторону восстания, чтобы расквитаться за старые обиды. Очень разные причины заставляли людей влиться в наши ряды. Да, арфистка, именно так, и мотивы Манлия оказались старее, чем мир: ревность к женщине. Келли Стейплофе была его коллегой — «сестрой», если использовать правила Абаттойра, — а потому любовная связь им была запрещена. И все же за то время, что они провели на совместных заданиях, Келли и Манлий сблизились, и тогда, чтобы разлучить их, верховная Тень подослал к ним Эпри Гандзиньшау, второго из лучших своих учеников. Тот решил действовать по старинке и влюбил Келли в себя. Манлий мог бы смириться с ее похищением, заточением в тюрьму или даже убийством, но никак не с кражей ее сердца, тем более учеником верховной Тени.

Доновану на корабле Ошуа предоставили полную свободу, если в такой ситуации вообще уместно говорить о свободе. Это было огромное, просторное судно. Находясь в объятиях планеты, оно скорее напоминало замок, нежели что-то пригодное для полета. Там были залы для тренировок, дзадзена[16], пыток, отдыха, приема пищи. Имелись в наличии даже такие места, где Донован мог насладиться иллюзией уединения. Но он был не столь глуп, чтобы поверить в то, что за каждым его шагом не следят, что сказанные им слова остаются неуслышанными или что никто не отмечает того, каким развлечениям он предается или какие книги читает. Судно контрабандиста переделывалось на скорую руку, а потому там у человека со шрамами оставалось хоть какое-то личное пространство. «Черный конь» же являлся личным кораблем Ошуа, и все происходившее на борту всецело подчинялось его воле.

Экипаж состоял из восьми Сорок, несших по старинной морской схеме посменные дежурства. Они были одеты в черные обтягивающие трико — шэньмэты, — оставляющие открытыми только лица. Спустя сутки ползания прочь от Генриетты Донован окончательно убедился, что в поле его зрения всегда попадает как минимум один из них. И от этого ему стало неуютно, потому что, по древней терранской примете, если видишь на своем окне сороку — это к смерти.

Во время путешествия Ошуа старался ускорить возвращение к Доновану памяти, постоянно называя его Падаборном или даже более неформально — Тешем. Он подготовил подборку материалов по восстанию Падаборна, как официальных, так и неотредактированных, прославляющих его подвиги. Нашлась даже одна пиратская копия погрусима — «погружающей симуляции», — который успели создать до того, как Имена решили, что никакого восстания не было, и уничтожили все упоминания о нем. Но и после того, как Донован вновь побывал в шкуре Падаборна, родник его памяти оставался иссохшим. Симуляция вряд ли была достоверной. Большинство мятежников погибли, а потому совершаемые ими поступки являлись всего лишь художественным домыслом.

Ошуа попытался прибегнуть к измененным состояниям сознания; в трех случаях Донована предупредили об этом, еще в двух все проделали втайне от него. И все же расщепленное сознание человека со шрамами сводило все попытки на нет. Что бы ни использовалось: наркотики, гипноз или дхьяна, — какая-то его часть оставалась незатронутой, а потому он никогда полностью не «уходил в полет».