В Петербурге летом жить можно…

Зато как приятно потом встретить себя в каком-нибудь сквере, выпавшим из дневного сна прямо под куст цыганистой худогрудой сирени. И поймать себя на улыбке, обращенной к задумчивому малышу, который пытается перегрызть целлулоид. Иногда даже хочется снова с собой познакомиться и подружиться.

Почему те, кто идут медленно, всегда правы?..

Думаю, почему те, кто идут медленно, всегда правы? Ну, на улице, например. Он идет медленно, думает, может быть, о бренности бытия или отволакивает на вечный склад груз воспоминаний, или намеревается счастливо покончить с собой, а может быть, просто выпил или беременная…

А я-то суечусь, я не вписываюсь! Мне надо обогнать, а не

ему уступить. У него и «габариты» не горят, и зеркало для заднего наблюдения в трещинах, дилетант самовлюбленный! Впрочем, а я-то кто? Кто я-то?

И еще соображаю: куда спешу? Меня смысл жизни, что ли, ждет за углом? Невероятная возлюбленная с обложки поманила платочком? Нет же!

К истине продвигаются пешком и медленно, понимаю. Но при этом не на кладбище все же идем (хотя в широком контексте, конечно, туда). А бывает, ведь еще и воспаряют!..

Но я ведь не воспаряю, даже не продвигаюсь пешком, а бегу. Безнадежный! И злюсь.

Навстречу – недавно разрешившаяся женщина с коляской. Девчонка, в сущности. Идет по завещанному природой маршруту, прогуливает младенца. С ней совершать аварию безнравственно.

А и старик с самодельной клюкой. Он едва различает эту солнечную бессмысленную пятнистость асфальта из своего приближающегося небытия. Напоминать ему о собственном физическом присутствии странно и стыдно. Хотя знаю, что именно старики важность своего физического присутствия в этом мире преувеличивают, но что же мне с ним в этом самообольщении тягаться?

Вот и суечусь, проклиная себя. И успеваю еще в своем ничтожестве подумать, что, может быть, в этом и есть метафора зерна или зерно метафоры моей жизни. Но даже и эту глупость додумать не успеваю. Спешу потому что.

Случается еще и так: идешь, например, с существом иного пола нога в ногу. Но мы ведь не в армии! Почему-то это обстоятельство внезапно слаженной ходьбы ужасно тяготит и даже раздражает. Ритм, возможно, и один, думаешь, но характеры-то разные, и планы на сегодняшний вечер тоже. К тому же пробуждается мальчишеское стремление к превосходству. И начинаешь незаметно комплексовать по поводу собственного возраста. А у нее, вероятно, какие-то феминистские комплексы или просто юная.

И вот она поспешает, стараясь отстоять свою независимость (смешные мы все-таки люди, ведь здесь именно чувство независимости, неизвестно откуда взявшееся, и есть главное), или ты притормаживаешь, давая путь ее достоинству и освобождаясь.

А если бы заговорили, то выяснилось бы наверняка, что у нас схожие какие-то воспоминания (у нее по матери, у меня по сестре, допустим), и приземлились бы где-нибудь на городском пляже меж кустов, а там бы уж выяснили, что и идеалы у нас, в сущности, общие. Тут обыкновенно не бывает проблем, главное, до этой именно главы отношений дойти, дальше читается легко, забегаешь на несколько страниц вперед, и не скучно.

Правда, по рисунку женских ног, идя сзади, многое уже можно определить: и лицо, и характер, и всю, стало быть, будущую возможную историю. Так что, в общем, совсем не обязательно опять же суетиться, обгонять и заглядывать в глаза. Аутсайдер по жизни должен компенсировать свое аутсай-дерство проницательностью и богатыми заспинными наблюдениями. Но не всегда получается.

Сегодня никто ничего не обещал. Вчера, кажется, тоже…

Сегодня никто ничего не обещал. Вчера, кажется, тоже. Обидно. Раньше-то все обещали хотя бы. А теперь прохожу мимо знакомой пельменной – женщина в коротком халатике, которой я не ответил восхищенным взглядом, бросила: «В следующий раз будешь проходить – проходи». Я улыбнулся, наконец, и ответил в силу своих возможностей жалко: «Спасибо, что не отказали».

Если б она знала, что мне вчера зарплату выдали в два раза меньше минимальной, посмотрела бы не так презрительно. Не так бы еще презрительно посмотрела.

Кто-то мне вчера все же обещал что-то. Не мог же никто ничего не обещать. И потом, что-то сосет внутри в предчувствии того, что исполнится. Если никто ничего не обещал, то почему сосет?

От человека остаются три-четыре истории. Это видно по старикам.

День, между тем, уже приземлялся, накрывал зимним моросящим покрывалом всех, кто по случайным делам вышел на улицу, не ведая о следом ковыляющей судьбе, которая все их никчемные помыслы записала на дискеты и вставила в игру, и спасения нет.

Сам-то я откуда здесь?

Тетка моя Дарья, приехавшая из далекой деревни, так укорила меня, когда я на поминках отца запел с друзьями песню Окуджавы. Смотрела строгой богомолкой.

Когда человек ведет себя четко, мы ведь обычно тушуемся.