В Питер вернутся не все

И тут Дима — то ли адреналин после схватки с Николой еще не иссяк, то ли задело помахивание пальцем перед своим лицом, а может, даже понравилось пытаться выбивать признания… Так или иначе, он вдруг схватил Старообрядцева за обшлага курточки и тряхнул.

— Вы что? — оскорбленно воскликнул киношник.

Журналист вплотную приблизился к его лицу и с угрозой прошептал:

— Ты от кого подозрения уводишь? От себя? — И еще раз встряхнул.

— Нет, нет… — пролепетал Старообрядцев.

— А от кого? Кто, на самом деле, убил?

— Кряжин, Кряжин… Я уверен: Кряжин… Пустите меня!

— А если подумать?

Зрачки оператора заметались.

— Я не знаю… правда… отпустите…

Диме вдруг стыдно и противно стало, что он — рафинированный молодой человек, спецкор одной из крупнейших центральных газет — ведет себя, словно провинциальный милицейский сержант. Не его это дело — устанавливать убийцу любой ценой. Он журналист, а не мент или следователь. И ни один даже самый блестящий репортаж, даже целая документальная книга не стоят поступков, за которые потом самому придется краснеть.

А он… он уже натворил за эту ночь столько, что стыда не оберешься… Чего стоили только случайный секс с Марьяной и ее отповедь, что она на самом деле его не любит, услышанная недавно… А драка с Кряжиным? Ведь если вдуматься, Полуянов сам ее спровоцировал — своими самочинными обысками… Да и за обыски было совестно…

А кстати, не потому ли Старообрядцев охотно решил помочь Диме копаться в чужих вещах, что у него у самого рыльце в пушку? Может, оператор и подкинул артисту нож в спортивную сумку? А потом ловко вывел репортера на улику?

Все эти мысли пролетели в мозгу Полуянова в мгновение. Он отпустил оператора — тот со стоном прислонился спиной к окну. Тоже стыдоба — со стариком справился…

В голове пронеслось: «Может, извиниться перед ним?» Да потом сообразил: у нас, в России, люди обычно твои извинения воспринимают как знак твоей же слабости. И немедленно начинают садиться на шею. Поэтому вместо: «Простите, был не прав», — журналист сухо проговорил:

— Буду ли я настаивать, чтобы против Кряжина возбудили дело из-за его нападения на меня, на самом деле зависит от вас. И если вы расскажете мне — как на духу! — о всех последних перипетиях ваших отношений с покойным Прокопенко, я подумаю.

Дима глянул на часы. Без пяти шесть. За окном мелькали опоры телефонной сети.

Провинция не спеша просыпалась. Она, со своими скромными домиками, казалась бесконечно далекой от VIP-поезда. На переездах, пропуская состав, стояли по две-три стареньких машины (ни в коем случае не иномарки). На станциях электричек зябли по несколько человек — ранних пташек, отправляющихся на работу в Тверь, а то и в Москву.

Через три с небольшим часа «Северный экспресс» вползет на Ленинградский вокзал столицы. Полуянов, конечно, хотел бы лично разгадать тайну двух произошедших за ночь убийств, но…

Похоже, не судьба. Он запутался. И хочет спать. Поэтому не в состоянии осмыслить даже то, что удалось нарыть. И времени для расследования остается крайне мало… Что ж, лучше уж он займется своей журналистской работой: побольше узнать о тех, на кого волей-неволей падают подозрения.

Да, сначала в первом своем репортаже он просто опишет убийства. И очертит круг свидетелей и подозреваемых. Даст характеристику каждому. А уж потом будет давать заметки о том, как идет следствие, а затем напишет большой очерк из зала суда. Целую газетную кампанию можно замутить… Поэтому ему надо успокоиться и перестать носиться в горячке по вагону. Дальше влезать самому в это дело сейчас — и времени нет, и, как показывают последние события, можно вправду ножиком в бок получить…

Нет уж. Лучше он в оставшиеся часы поразговаривает со старожилами кинематографа: Старообрядцевым, Царевой… А уже дома набросает штрихи к психологическому портрету свидетелей-обвиняемых…

— Не обижайтесь на меня, — все-таки косвенно, а попросил репортер прощения у Старообрядцева. — Нервы после сегодняшней ночи ни к черту. А расскажите-ка мне еще про убитого режиссера и ваши с ним взаимоотношения. Только, пожалуйста, коротко, в лапидарном стиле…

* * *

— Что ж, спасибо за информацию, — молвил Дима, когда оператор поведал ему еще кое-какие подробности из жизни и творчества Прокопенко (так, ничего существенного). — А теперь мне нужна ваша консультация. Может, вы, Аркадий Петрович, знаете… Короче, когда я обыскивал купе ваших друзей, у Царевой обнаружил любопытную фотографию. Довольно старую, черно-белую. Датированную аж семидесятым годом. Почти сорок лет прошло… На ней изображена Эльмира, совсем молоденькая. А рядом с ней мальчик, лет пятнадцати. И знаете, на кого тот юноша похож?

Полуянов выдержал паузу. Однако оператор не проявил ни малейшего любопытства. Не спросил: «На кого?» Не поторопил репортера: «Ну, и…» Напротив, он отвернулся к окну и о чем-то напряженно задумался. Диме пришлось заканчивать самому:

— Юноша тот до чрезвычайности похож на Прокопенко.

И опять — ни грана любопытства.

Снова журналисту пришлось договаривать:

— Вы, случаем, не знаете, какие отношения связывали убитого и Цареву?