В погоне за ветром (СИ)

Холод. Холод и мрак, заполненным острым отчаянием — вот все, что для неё осталось.

Глава 36

Сирокко задумчиво смотрела на объемную карту. Леса, зеленевшие к югу от Бригона, занимали почти треть изображённой местности. Оставшаяся половина принадлежала бескрайним полям, другая — самому городу. Мятежи почти по всем округам королевства грозили перерасти в неуправляемый лесной пожар, который сожжёт и леса, и поля, и все, на что падал глаз.

— Осталась лишь маленькая искра, — констатировал Дореми. — Завтра мы отправимся штурмовать дворец.

Дейтерий с непроницаемым лицом сидел рядом, для вида периодически скашивая глаза на карту. Сирокко вздохнула. Он почти не скрывал, что присоединился к восстанию лишь из-за неё. Как могла, она выгораживала возлюбленного — периодически бессовестно врала Дореми и Мирро, когда Дейтерий отказывался делать порученную ему работу.

Быстро завершив собрание, Дореми накрыл карту плотной тканью и быстро вышел из комнаты. Порой он напоминал Сирокко дикую кошку: грациозную и потрясающе сильную, но смертельно опасную. Одним звуком своего голоса он мог заставить людей верить, чем и самозабвенно пользовался. Восстания, поднимавшиеся вслед за его песней, разгорались все сильнее, и королевская стража с ними уже не справлялась.

Сирокко поспешила за Дореми и догнала его уже в коридоре. Он вызывал у неё ненависть и одновременно восхищение: идея революции была гениальной, но жестокой и в некоторой степени бесчеловечной. Сирокко решила, что лучше быть на стороне победителя, поэтому всеми силами поддерживала планы мятежников. Король проигрывал, его армия несла значительные потери. В новом мире не найдётся места его приспешникам.

— Я бы хотела сражаться завтра рядом с тобой, — сказала она, когда Дореми обернулся. — Не зря же я тренировалась!

— Если план не сработает, штурм может затянуться на месяцы, — мятежник склонил голову к плечу. — Зачем тебе лезть в пекло, если тебя связывает лишь клятва? Ты точно так же отработаешь ее, трусливо отсиживаясь в тылу.

— Может быть, я тоже поддерживаю революцию, — вспыхнула она. — Удивлён, что твои желания совпадают с моими?

— Это несколько напрягает, — Дореми прищурился. — чувствуется вонь подвоха.

Сирокко усмехнулась, нисколько не напрягаясь от подозрительного отношения к себе. Во всяком случае, Дореми был в своём праве — поступки Сирокко действительно не поддавались логическому объяснению.

— И что, никому не веришь?

— А оно стоит того?

— А разве нет? — подняла бровь Сирокко.

— Острый язычок, — усмехнулся Дореми. — Как можно кому-то полностью доверять, если порой мы недостаточно честны даже с собой?

— Философия не даёт ответы, а лишь больше запутывает, — отрезала Сирокко.

— Если только я сам хочу запутать.

Сирокко понимающе отвернулась. Она ненавидела копаться в чужих проклятиях, ровно как и в чужих судьбах. Это казалось ей занятием скучным и ненужным; ей было достаточно своих проблем, которые требовали решения. Да и проклятие у Дореми было настолько сложным, что, размышляя над его сутью, можно было сойти с ума.

Истинная власть принадлежала тем, кто не боялся. Кто, наплевав на все законы, шёл вперёд. Шаг за шагом, в зной и стужу — несмотря ни на что, никогда не останавливался. Остановиться — значит умереть. Тысячи людей хотят силы и власти, и они идут вперёд. Лишь сейчас Сирокко поняла, как много в мире людей, которые используют способности в повседневной жизни. Старые традиции уходят в туман забвения, а новые поколения меняют законы. Так было всегда, и будет впредь — в жизни нет ничего уникального; все, что происходит с одном человеком, обязательно произойдёт с сотней других. Такова вероятность.

— Ты услышал меня, — ответила Сирокко, стремясь закончить изломанную беседу.

Чем больше она общалась с Дореми, тем сильнее убеждалась — наверняка он сам порой запутывается в своих красочных оборотах философии, но такова цена величия… Он знал, на что идёт, и теперь не заслуживал сострадания. Оно ему было просто не нужно.

Сирокко резко развернулась и направилась в противоположную сторону. Взгляд Дореми жёг ее спину, но она запретила себе оборачиваться. Всего месяц назад они с Дейтерием приехали в лагерь повстанцев, но казалось, что время тянулось непростительно медленно. Бесконечные тренировки и собрания выматывали до потери пульса, и Сирокко уже забыла, когда в последний раз нормально спала. Едва она успела выбраться из дома Атту, как попала в новую ловушку. Где теперь Эблис? Что думает по поводу Сирокко? Наверняка она не поддержит подругу. Скорее всего, даже выступит в сражении на стороне короля, но в любом случае Сирокко её не осудит. Она обещала, и сдержит слово — никогда не пойдёт против близкого человека. Каждый имел право на собственный выбор, и осуждать за это — низко. Жаль только, что после этого они едва ли останутся хотя бы приятельницами.

Сирокко в задумчивости шла по коридору большого дома, служившего штабом. Голова не болела, это было странно. Может быть, боль притупляется, когда она слишком сильная?