В поисках императора

Ему не читалось, просто не читалось, и все. С двух пополудни белые войска бомбили город. Николаю казалось, что снаряды падают значительно ближе, чем вчера, но он постарался успокоиться и выглядеть таким же ровно-бесстрастным, как обычно, поскольку в комнате появился Юровский – глаза опущены, лицо темнее тучи.

– Я хочу чтобы вы, гражданин Романов, знали: белые отряды обстреливают город который день, но наши хорошо держатся. Как бы ни обернулось дело, ваше положение не изменится, вы последуете за нами. Я пришел сообщить вам, чтобы вы не слишком беспокоились из-за стрельбы, а то мы быстро выбьем у вас из головы кое-какие мысли. Ваши дочери не перестают упрашивать охранников открыть окна из-за жары. Скажите им, чтобы они перестали, скажите, что в этом доме больше не существует окон! – Ударив кулаком по столу, Юровский наклонился ближе к царю, который не двинулся с места, глядя на запотевшие от жары окна. – Окон здесь больше нет, поняли? И не должно быть. Если они откроются, все вы, слышите, Николай Романов, все вы ой как пожалеете об этом! В доме есть еще и подвал, не забывайте об этом!

Что у него за беспокойный голос, у этого отвратительного головореза. Казалось, сегодня что-то мешает ему, всегда бесстрастному, держать себя в руках и использовать свое главное оружие – запугивание: напряженное молчание, долгие, настойчивые, неотвязные взгляды. Значит, красные бойцы уже не владеют ситуацией настолько, насколько хотели бы показать. Повар, который при случае всегда пытался соблазнить вечно голодную охрану каким-нибудь кусочком пожирнее, чтобы вытянуть побольше новостей, похоже, был прав, когда говорил о переменах. Но чем хуже для красных ситуация на фронте, тем сложнее положение тех, кто у них в плену, потому что тюремщики злятся и теряют контроль над собой. Та к что не надо строить радужных планов, в этом Юровский прав.

Юровский встал и вышел, но прежде прошептал на ухо солдату в дверях несколько слов, от которых тот зашелся смехом и обернулся, чтобы посмотреть на Николая. Проклятые… Нужно объяснить девочкам, что они должны притворяться равнодушными ко всему происходящему вокруг, чтобы не ухудшить своего положения. Ах, если бы он только мог узнать что-нибудь о тех, кто стреляет, кто они, полки ли это его армий или просто восставшие против красных новички… Та к, между надеждой и страхом, можно сойти с ума. Николай вспоминал о самых верных ему частях, которые могли бы оказаться здесь, на границе Европы. Он взял учебник географии сына и развернул карту империи.

Там, в степях за Каспием, еще по приказу его отца было размещено войско из двухсот или двухсот пятидесяти тысяч штыков, чтобы защищаться от турок. Теперь он уже не помнил их точного количества. Но прочитав на карте название маленького городка, уездного центра, – Богданович, он неожиданно вспомнил, что когда в 1914 году развернулась мобилизация, там размещался Волынский конный отряд, почетным покровителем которого была Аликс. Это в сотне километров от Екатеринбурга. А в казахских степях были казаки дяди Павла[16].

Так, цепляясь за тонкую ниточку памяти, он расставлял на карте свои полки. Это была игра, подобная Алешиной, когда тот в своей комнате устраивал Черное море и путешествовал по нему на корабле турецкого султана. Николай вспоминал, как обходил на строевых смотрах Семеновский, Измайловский, Литовский полки, Царскосельских гвардейских стрелков – все самые старые и самые лучшие свои части – и самый легендарный среди них, созданный Петром Великим гвардейский Преображенский… Николай представлял полк таким, каким впервые увидел его на плацу[17]. Как давно это было! – в июле 1890 года. Во всем блеске боевой славы стояли четыре батальона полка с офицерами впереди, знамена были развернуты, играл оркестр, и командующий, отдав цесаревичу честь, показывал ему свой полк. Возвратившись из путешествия в Азию вместе с братом Георгием, Николай целый месяц провел с этим полком на летних маневрах с французами. Тогда он был еще только наследником, и где-то рядом была Матильда, балерина Императорских театров, потому что он сумел вызвать ее к себе в Вильну, туда, где стоял Преображенский.