В поисках императора

Они отправились к Билибису. Этот человек приехал откуда-то с юга и в своем магазинчике продавал все, что только можно было придумать, женские платья и шали тоже. В каморке за прилавком у него был фотоаппарат на высоком треножнике. Когда мать вошла внутрь, оставив сына у витрины, из лавки выскользнул сам хозяин, чтобы подарить ему шоколадку и попросить подождать свою «удивительную мамочку» на улице. Через окно было видно, как она снимает шаль, смеется и направляется за прилавок туда, где Билибис держал свой аппарат. Рука Билибиса на плече матери показалась ему чернее самой ткани, такой отвратительной и грязной, что он выронил шоколадку. Бесшумно, на цыпочках, приоткрыв дверь лишь настолько, чтобы можно было проскользнуть внутрь, он вошел в магазин. Казалось, в каморке шептались, но разноцветное праздничное платье его матери шуршало, и шорох глушил, размывал слова так, что они становились неузнаваемыми, непохожими на человеческую речь звуками.

Мальчик переводил взгляд с ваз на шкафу, полных конфет, на сосновую мебель, на короб с мукой, на рулоны тканей на прилавке, на сети и выстроенные в ряд трезубцы для рыбной ловли, на картину на стене. Наверное, на этой картине был сам Билибис в молодости, он стоял на опушке леса, где-то там, у себя на родине. У него уже тогда были непроницаемые, какие-то деревянные, без всякого блеска глаза, такие же темные, как и руки. В этот момент мальчик услышал крик, нет, не крик, а какой-то звук слабее крика, но сильнее вздоха, который заставил его задрожать от непреодолимого желания поднять зеленую занавеску и посмотреть, как фотографируют его мать. От волнения он потерял равновесие и наступил на одну из железяк, которая со страшным шумом повалилась на башню из жестянок. Он выскочил из магазина, и через минуту вышла его мать, раскрасневшаяся, разгоряченная и без шали. Она взяла его за руку и направилась домой, а Билибис улыбался ей через стекло. Он так и не увидел, что произошло за зеленой занавеской, а фотография появилась в доме через несколько месяцев, когда мать уже умерла. Она улыбалась, но не ему, а Билибису, у которого руки были такими же черными, как и глаза. Для Билибиса она прихорашивалась в каморке за зеленой занавесью и смотрелась в зеркало точно так же, как смотрится сейчас ее сын.

Но, кроме этих ночных странностей, больше за ним, Петром Ивановичем Остовым, ничего не замечали.

– Когда вы обнаружили этого мерзавца, Карель? – прогремел Ипсиланти, пока взвод стрелков окружал безумца, который пытался уйти в тайгу.

– Выше высокопревосходительство, час назад послышался шум из санитарной палатки третьего батальона, но было уже слишком поздно, чтобы остановить его, он уже схватил оружие и патроны. Вчера он сказался больным и обратился к врачу.

А крики все не смолкали:

– Ипсиланти – дьявол! Пустите меня, я хочу домой, я не хочу умирать!

Вокруг уже собралось много солдат, которые следили за развитием событий в полном молчании. Ипсиланти решил, что его достоинство не позволяет ему выслушивать бредовые оскорбления сумасшедшего, пришпорил коня и ускакал. Ему нужно было немедленно принять решение, он не мог оставить безумца кричать, а солдат – слушать. Вопли Остова словно отравляли воздух и оживляли всех призраков, тени которых князь видел теперь слишком ясно над палаточным лагерем в тайге. Они только и ждали сигнала, чтобы отправиться на поиски тех, кто слабее духом, чтобы вселиться в их тела и обрести голос. Князь потребовал к себе командира эскадрона.

– Кто из ваших близко знаком с солдатом?

– Пожалуй, только соседи по палатке.

– Срочно ко мне! Если нам не удастся его успокоить, я дам приказ стрелять.

Через минуту соседи Остова стояли навытяжку перед князем. От страха они лепетали что-то невнятное, и из их бессвязного бормотания невозможно было вычленить ничего полезного. И Ипсиланти был уже готов дать приказ стрелять, как вдруг заметил кровь на руке самого старшего из трех солдат, когда тот отдавал честь.

– Что это? – неожиданно для самого себя поинтересовался князь.

– Да зеркалом Петровым порезался… – ответил тот. И добавил почти про себя, но не настолько тихо, чтобы князь не услышал: – Теперь уж он не будет будить нас, чтобы смотреться в него…

Ипсиланти заставил солдата подробно рассказать о странной привычке соседа и выслушал его с неподвижным взглядом, устремленным в пустоту. Как только тот закончил, князь резко встрепенулся и крикнул Алексею принести из его палатки большое зеркало, то самое, что стояло рядом с портретами царя и царицы, перед которыми рекруты приносили присягу на верность. Через несколько минут овальное зеркало было вынесено и установлено на деревянных подпорках как можно ближе к Остову так, чтобы он мог видеть свое отражение. Ипсиланти старался не попасть на глаза сумасшедшему и следил за происходящим из-за лафета одной из пушек, устроившись таким образом, чтобы при необходимости отмахнуть белой перчаткой последний, непоправимый приказ Карелю.