В поисках Парижа, или Вечное возвращение

«Американский Париж» простирается далеко за пределы квартала Одеон, но многое – здесь, в непосредственной близости к Люксембургскому саду. Минуя его, выходили к модным в двадцатые годы монпарнасским кафе, отделанным чаще всего в стиле ар-нуво, были уже высокие стойки, которые тогда называли американскими барами, и своя публика, но сохранялась еще атмосфера золотого века Монпарнаса, там царствовала знаменитая натурщица Кики, и кого только не было там – Пикассо, Шагал, Сутин, Ман Рэй, Паскин, Кислинг, Сандрар, Эренбург, Маяковский, Троцкий, Маревна, Ривера, Бранкузи. О них, впрочем, позже…

В дождик (в Париже часто дожди) Модильяни ходил с огромным, очень старым черным зонтом. Мы иногда сидели под этим зонтом на скамейке в Люксембургском саду, шел теплый летний дождь, около дремал le vieux palais а l’Italienne[62], а мы в два голоса читали Верлена, которого хорошо помнили наизусть, и радовались, что помним одни и те же вещи. <…> Люди старше нас показывали, по какой аллее Люксембургского сада Верлен с оравой почитателей, из «своего кафе», где он ежедневно витийствовал, шел в «свой ресторан» обедать. Но в 1911 году по этой аллее шел не Верлен, а высокий господин в безукоризненном сюртуке, в цилиндре, с ленточкой Почетного легиона, – а соседи шептались: «Анри де Ренье!»

Это из короткого очерка Анны Ахматовой «Амедео Модильяни», за которым – неведомый и мучительный роман, и знаменитый – интимный и великолепный – портрет ню, и шлейф как романтических, так и пошлых историй, с удовольствием пересказываемых любителями подобного жанра. Они сидели на скамейке, не на стульях – стулья тогда были платными (такими они были и в первый мой приезд в 1965-м).

О Модильяни – речь не о его высоком и божественном искусстве – известно много пустого и лишнего.

Сохранилась фотография конца пятидесятых: семидесятидвухлетний Фужита (японский художник, прославившийся в Париже в те же годы, что и Модильяни) делится воспоминаниями о Модильяни с Анук Эме и Жераром Филипом. Готовятся съемки знаменитого фильма Жака Беккера «Монпарнас, 19» («Любовники с Монпарнаса»), вышедшего в 1958 году. В этой фотографии есть что-то бесконечно печальное: чйм стала память о художнике! Впрочем, все зависит от нас самих: мы находим в истории то, что ищем в ней.

Тот самый Модильяни – герой монпарнасских баллад, – он со всеми и ни с кем, его картины не похожи ни на чьи. И нет сомнений – это великая живопись. Модильяни из тех мастеров (здесь он отчасти подобен Ренуару), который постоянно приближался к тому «краю изысканности», за которым мерещится приторная банальность. Через эту границу он (как и Ренуар) никогда не преступает, но именно близость к салонной красивости, с одной стороны, вызывает восторг обывателя, с другой – придает его картинам пряную и тревожную остроту, своего рода «игру со вкусом», которую художник неизменно выигрывает, но которая возбуждает взгляд придирчивого и внимательного зрителя.

И здесь он – итальянец – открывает одну из тайн Люко: «игра со вкусом» на краю банальности и никогда – через край!

А Анна Ахматова в ту пору – с этим царственным профилем, бесконечно печальная, как в зашифрованных и горьких воспоминаниях о Модильяни.

И наверное, можно добавить, что неподалеку отсюда, на улице Амьо, близ Пантеона – его купол виден из Люксембургского сада, – сохранился дом, на шестом этаже которого жили родители Жанны Эбютерн – юной и прелестной жены Модильяни. Она выбросилась из окна их квартиры 26 января 1920 года, через два дня после смерти Амедео.

И это тоже – воспоминания в аллеях Люко.