В русском жанре. Из жизни читателя

Но ещё спустя три года официальный классик советской литературы Константин Симонов пишет пьесу «Четвёртый», которую ставят (ненадолго) лучшие театры, и в ней, увы, процент заказного антиамериканизма, не такой, как в его же «Русском вопросе», но всё равно зашкаливает.

* * *

Читаешь, читаешь советскую историю от Иосифа I, и не перестаёшь удивляться судьбам людским.

Я хорошо знал, кто такой питерский литературовед Павел Медведев.

Знал — не по фамилии, а в лицо, и актрису, исполнявшую в кино роли волевых советских женщин — например, жену председателя колхоза в экранизации романа Г. Николаевой «Жатва», но могло ли в голову прийти, что это отец и дочь?

Репрессированный отец, друг Михаила Бахтина, близкий знакомый Пастернака, Белого, Есенина, первый редактор сочинений Блока — красавец в галстуке-бабочке. О последних днях Медведева сохранилось свидетельство Николая Заболоцкого: «П. Н. Медведев не только сам не поддавался унынию, но и пытался по мере сил подбодрить других заключённых, которыми до отказа была набита камера». Павел Николаевич Медведев был расстрелян 17 июля 1938 года. Место захоронения неизвестно.

А дочь играла волевых колхозниц! Правда, порода в лице выдавала не крестьянские корни, но каково всё это в целом…

* * *

Увлёкся в последнее время скачиванием старых песен.

Ниже — о специфическом сталинском аспекте, а сначала о том, что находятся ещё не ставшие слава богу, старыми ТВ-эрнсто-песнями о главном: прелестный «Мишка», за «пошлость» которого Рудакова и Нечаева тотчас расхлестала пресса. Или: многие ли знают сейчас дивные мелодии «Албанского танго» или «Бакинских огней»?

К сожалению, проклятая память достаёт из детства и непременные дворовые переделки их текстов. Так, вместо «Мишка-Мишка, где твоя улыбка?» стали горланить: «Мишка-Мишка, где твоя сберкнижка?», в «Албанском танго» строку «Гляжу на опустевшую аллею / И грустно отчего-то я не знаю…» заменили на: «Гляжу на опустевшую аллею / И грустно отчего-то мне, еврею…» А уж далее были и вовсе неприличности. Вместо: «Прости меня, но я не виновата. / Что я любить и ждать тебя устала…» дворовые хулиганы пели: «Прости меня, но я не виновата, / Что для тебя моя великовата…».

Отчего именно такая гадость навсегда застревает в детской памяти? На этот счёт замечательное место есть в мемуарах Наталии Ильиной: услышанные в детстве от эстрадного куплетиста строки «Ваня с Машей в том подвале время даром не теряли» в памяти моей застряли на всю жизнь, сколько прекрасных стихотворных строк ушло, забыто, а эта чепуха десятки лет засоряет голову».

* * *

Если в предвоенной песенно-патриотической вакханалии преобладали две темы — восхваление Сталина и его соратников.

Нашей песне печаль незнакома,Веселее её не найти.Этой песней встречаем наркома,Дорогого наркома пути!

— или:

Суровой чести верный рыцарь,Народом Берия любим.Отчизна славная гордитсяБесстрашным маршалом своим… —

то после войны величальные Сталину начинают теснейшим образом переплетаться с таковыми же — Москве: «Кто сегодня поёт о столице, тот о Сталине песню поёт». Песен о Москве с заказными убогими текстами — сочинялись сотни! А композиторы не только безвестные, но и Прокофьев, и Шостакович, и Хачатурян. Из поэтов всех перещеголял К. Симонов каким-то уже заоблачно былинным, без рифм, слогом:

Сталин, слава о нём — словно грома раскат,Словно стяг над землёю колышется.И так скромен он стал, множим имя его.Громче слава ещё не придумана.

А вот слова якобы народные:

Не вмещает стольких вод ширь Днепра сама,Сколько есть у Сталина светлого ума!В небе столько звёздочек нету в синеве,Сколько дум у Сталина в светлой голове!

Рядом с этим откровенным безумием восторга и простецкие вирши Антона Пришельца:

Древний Кремль сверкает позолотой,

Не шелохнут веткой тополя.В Боровицкие высокие воротаВыезжает Сталин из Кремля.Вся Москва — великая, родная,Расцвела под небом голубым.И по всей столице Сталин проезжаетПо широким улицам прямым.Он заходит в шумный цех завода,Он с людьми на стройке говорит.За хорошую, за честную работуМастеров труда благодарит.