В русском жанре. Из жизни читателя

«…и повеселев уже при одном виде водки» (Толстой Л. Н. Варианты к «Анне Карениной»).

* * *

«Попросите простолюдина что-нибудь для вас сделать, и он вам, если может и хочет, услужит старательно и радушно, но попросите его сходить за водочкой — и обыкновенное спокойное радушие переходит вдруг в какую-то торопливую, радостную услужливость, почти в родственную о вас заботливость. Идущий за водкой, — хотя будете пить только вы, а не он, и он знает это заранее, — всё равно ощущает как бы некоторую часть вашего будущего удовлетворения…» (Достоевский. Бесы).

* * *

Ох. Да ты, может, натощак так врёшь, — так вон выпей водки. (Наливает ему водки.)

Расплюев (с жаром). Что водка? — Меня выше водки подняло.

Ох (пьёт). Выше водки?! — стало действительно необыкновенное дело!

Сухово-Кобылин А.В. Смерть Тарелкина

* * *

— Да нешто можно дом проиграть или прокутить?

— Можно не то, что дом, но и земной шар пропить.

Чехов А П. Святая простота

* * *

Зачем ты пьёшь? Я знать желаю!Скажу зачем: я зол и гордИ в море пьянства выезжаю,

Чтоб зло всё выбросить за борт.Вл. Соловьёв (1885)

Это — «в море пьянства выезжаю» говорит более, чем общий смысл стихотворения.

* * *

Серый Волк как бы бескорыстно выполняет для Ивана Царевича самые сложные поручения под рефрен «Я тебе пригожусь!», что очень похоже на отношения власти и спецслужб.

* * *

Один из наиболее благополучных прозаиков, точнее, романистов 70-х годов, прославившийся позднее обозначением волны публикаций русской эмигрантской литературы как некрофилии, горько жаловался в телевизоре на утвердившуюся в книгоиздании власть денег.

Я вспомнил, как именно в семидесятые годы было строго регламентировано существование богатых писателей и остальных.

В сталинские годы и долгое время спустя регламентация, конечно, была, и сводилась она к поощрению угодных, запрету неугодных. Однако совершенно бухгалтерского деления писателей на чистых и нечистых всё-таки не утверждалось, и какой-нибудь удачливый вольный стрелок, вовсе и не лауреат, мог-таки напечатать немало книг в разных издательствах. Во времена же процветания жалобщика и ещё немногих — только им, по инструкции Госкомиздата, дозволялось издавать и переиздавать десятки томов в год, тогда как любой, не ставший исключением из правила писатель не имел права даже на два переиздания, и если таковое вдруг планировалось, его строго уведомляли о необходимости выбора лишь одной книги. Именно тогда до предела углубилась материальная пропасть между живыми «классиками» и остальными литераторами.

Для подкорма остальных, чтобы вовсе не остервенились или не подохли, было создано учреждение под названием Бюро пропаганды художественной литературы.

Эти бюро договаривались о выступлении на предприятии, учреждении, вузе, колхозе и выдавали писателю бланки путёвок, которые он был обязан вернуть в бюро с отметкойо качестве проведённой встречи и штампом-росписью. Учреждение-предприятие переводило 15 рублей на счёт бюро, из которых писатель получал десятку. Сколько постыдных сцен хранит память тех, кто в них участвовал, вроде выклянчивания лишней путёвки, а ещё лучше нескольких, для отчёта о фиктивных встречах с читателями в том месте, где был свой человек. Какие ссоры разгорались при дележе мест — никто не хотел на колхозный стан, где-нибудь на границе с Казахстаном, и всякий хотел в нагретый, наговорённый уже зал крупного предприятия с давно знакомым председателем профкома или завклубом. Сколько обличений горело на писательских собраниях в адрес друг друга, с математическими доказательствами того, что собрат по перу никак не мог, как то следует из привезённых путёвок, выступить за один день в девяти местах, далеко раскиданных по району. Порою дело доходило до ревизионной комиссии, оглашение результатов работы которой ласкало слух не задетых расследованием литераторов.