В русском жанре. Из жизни читателя

Но примечательно, что Александр Исаевич пишет об Антоне Павловиче как о современнике, о сочинениях его — как о едва пришедших к читателю. Почти одновременно открыт памятник в Камергерском. Есть во всём этом наша общность, некое национальное родство: Чехов и мы.

1999

В РУССКОМ ЖАНРЕ — 13

Утром в школе Лёнька Назаров, умирая от смеха, рассказывал, что вчера по телевизору видел кино, где парень с бабой душат её мужа, а он вырывается и поёт: «Сволочи! Сволочи!».

Спустя годы, вспомнив, я понял, что то была киноопера «Катерина Измайлова».

А Лёньки уже нет на свете.

* * *

«А разве военная служба — это наказание? Военная служба — это презерватив» (Лесков Н. С. Смех и горе).

* * *

«Если бы Достоевский родился во Франции, был бы всего-навсего Золя», — это пришло в голову моему приятелю, доктору, у пивного ларька на углу улиц Новоузенской и Красной, году эдак в девяностом. Шёл мелкий, как пыль, дождик, приятель вышел из больницы попить со мною пива, и длинный белый халат его выглядывал из-под плаща.

* * *

В отличие от Достоевского, который не желал хитрить, Толстой обходил то, что ему не давалось.

Весёлый человек Стива Облонский «что-то такое сказал раскрашенной… француженке» за буфетной стойкой, что «даже эта француженка искренне засмеялась». Что именно он сказал, не сообщается, думаю потому, что Лев Николаевич не знал, что умеют сказать люди, подобные Стиве подобным женщинам, не мог выдумать и пропустил. Он куда более узнанным, чем выдуманным, заполнял сочиняемое. У брата в гостинице: «из двери 12-го нумера выходил густой дым дурного и слабого табаку». Только курильщик, притом состоятельный курильщик, мог такое унюхать.

Где-то у другого Толстого, советского, в «Заволжье» говорится, что тётушка курила крепкий, не вредный для здоровья табак.

Между прочим, вот он-то, Алексей Николаевич, мог услышать Стиву у буфетной стойки.

* * *

Достоевский не любил евреев — это чересчур известно, но если внимательно сопоставить его евреев и поляков, то совершенно очевидно, что нелюбовь к евреям политическая, умозрительная, к полякам же натурально-бытовая.

А поляки не любят евреев.

Что ж, мы не любим тех, кого обидели, а не тех, кто нас обидел, истина старая. Никакой ненависти к немцам я не встречал ни в Польше, ни в России.

* * *

«…похищение Европы — доказательство власти красоты хоть из кого сделать скотину» (Тит Космократов. Уединённый домик на Васильевском).

* * *

В юношеском чтении циничный пожилой взгляд вдруг увидит совсем не то, что прежде. Так я открыл, что Шерлок Холмс не только наркоман, но и очевидный суперагент «Интеллидженс Сервис». Сразу делаются понятными его независимость, его насмешливая власть над «ищейками» Скотленд-Ярда. Итак, мистер Холмс родня Джеймсу Бонду и штандартенфюреру Штирлицу. Поздравляю!

***«Его отец был так богат, что утонул на “Титанике”…» Удивительно, но цитата не из английского писателя, а из американского: Дж. О’Хара «Свидание в Самарре».

* * *

В сущности, содержание и тональность «Тёмных аллей» можно свести к содержанию и тональности кабацкой песни «Москва златоглавая».

* * *

Постоянная бунинская жалоба: почему критика и читатели полагают, будто я списываю из жизни, тогда как я выдумываю! Затянул он её ещё в России, продолжал и во Франции до самой старости, написав не только «Происхождение моих рассказов», но и сомнительного вкуса автоинтервью, где разубеждает некую графиню, узнавшую себя в Натали.

Почему его это так волновало? То есть, конечно, понятно, что долботня о верности натуре раздражала; его, поэта, бесило, что таким образом он попадает в разряд Короленко и Златовратского. И всё же сосредоточенность именно на этом столь велика, даже неестественна, что напрашивается дополнительное объяснение: здесь он искал ключ к сокрушавшей его десятилетиями несправедливости — почему Горький или Андреев стали властителями дум, а он нет. Потому что тупая публика и зашоренная критика снисходительно принимали его потрясающее пластическое мастерство за верность натуре, тогда как неряшливые фантазии Андреева заставляли содрогаться публику и напрягаться критику.

«…излишество и обычная низость этого благополучия вызывали во мне ненависть — даже всякая средняя гостиная с неизбежной лампой на высокой подставке под громадным рогатым абажуром из красного шёлка выводила меня из себя».

И — булгаковские кремовые шторы… Пусть про них твердит бездомный Лариосик в страшном году, а эта запись Бунина из набросков к «Жизни Арсеньева» относится к молодому человеку мирного времени, пусть, всё равно здесь межа. Бунин никогда не мог бы обуржуазиться, равно как и Набоков. Поколение? Происхождение? Всё не то. Ряд Бунина и Набокова можно продолжить Мандельштамом, Есениным, Ахматовой, тогда как рядом с Булгаковым естественно разместятся и Горький, и Леонид Андреев, и Катаев, и Пильняк.

* * *