В русском жанре. Из жизни читателя

Четвёртый — в пору наивысшего увлечения Достоевским, лет в сорок; ВМ показалась книгой поверхностной, чуть ли не плоской, кроме батальных сцен; даже не стал дочитывать.

Разумеется, во все эти годы я по тому или иному поводу так залезал в ВМ, и общее ощущение исчерпанности книги оставалось. И вот сравнительно недавно как-то безотчётно раскрыл ВМ. Впрочем, вру, скорее всего всё-таки из-за Достоевского: обчитавшись его, взял Толстого. Русские читатели обречены на этот маятник: Толстой — Достоевский — Толстой.

Оказалось — дядя, ау! — и в самом деле чтение новым, что привело к заметкам. Но лишь подумал: может быть, сложатся заметочки-то в целое, публикуемое, — как мысли враз перестали являться, а удовольствие от чтения было отравлено. Всё-таки что-то осталось.

Все имеют право наличное отношение к гению. В школе № 3, где я учился, в конце главного коридора стоял гипсовый крашеный бюст Толстого. На его коричневом лбу мелом всегда было написано одно и то же: «Война и мир». Сколько раз за день эта надпись стиралась, столько же и возобновлялась. Шли годы, сменялись ученики и завучи, ловились с поличным исполнители, а она оставалась, бессмертная, как сам роман.

* * *

Слова эти, Война и мир, возникли в раннем детстве, когда учился читать: в книжном шкафу два кремово-белых тома, в твёрдом картоне, на прекрасной, чуть желтоватой бумаге. Позже определил место изготовления. В моём детстве было немало книг, в которых типография обозначалась номером: это значило, что печатали их в побеждённой Германии. Помимо вывесок, с которых почти каждый осваивает практическую грамоту, у меня были ещё корешки книг в шкафу. Кроме «Войны и мира» запомнились белой краской по синему «Первые радиостанции», — путаница в прочтении названия фединского романа произошла потому, что мечтал стать, как старший брат, радиолюбителем, всё листал его журналы «Радио» с красивыми схемами, фотографиями ламп, трансформаторов и проч.

* * *

Все помнят, конечно, перекличку глав первого тома: бал у Ростовых — смерть Безухова-отца. Возню вокруг завещания, мозаиковый портфель, улыбку умирающего, и воду, разлитую на ковре, и докторов. Но лишь сейчас я впервые обратил внимание на присутствие гробовщиков, на то, как это сделано. В общем абзаце о том, что граф Безухов безнадёжен, есть и такая фраза: «Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжающих экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа».

В следующей главе картина дана глазами Пьера, не понимающего её: «В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон ещё несколько таких же людей».

Создаётся полное и зловещее уподобление гробовщиков воронью, чуть взлетающему и тотчас садящемуся невдалеке от будущей поживы. Если бы Толстой не разнёс сказанное на две части: сообщение и спустя несколько страниц картина, — подобного эффекта бы не достиг. А иной писатель просто мог прямо сравнить гробовщиков с вороньём.

Пушкинский гробовщик тоже караулил заказ. И, может быть, ко всем, уже подмеченным, пародирующим классику эпизодам «Двенадцати стульев» следует отнести и сцену с умирающей тёщей Воробьянинова?

* * *

На расстоянии десятка страниц первого тома повторяют друг друга характеристики состояния Наполеона и Николая Ростова.

Наполеон: «Перед утром он задремал на несколько часов и, здоровый, весёлый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удаётся, сел на лошадь и выехал в поле» (ч. III, гл. XIV).

«Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя весёлым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в своё счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно» (ч. III, гл. XVII).

Что это — небрежность или нарочитость? Скорее всего, первое.

Пьер беззуб смолоду. Беззубым смолоду был и Лев Николаевич. Странным образом отсутствие зубов соотносится, когда узнаёшь это, с напряжённой умственной и нравственной работой.

* * *

«Карее лицо Багратиона», конечно, останавливает. И Даль «карий» относит лишь к цвету глаз и конской масти. Я пытался искать в ряду синонимов: коричневый, смуглый, жёлтый, загорелый и прочие, но тщетно.

* * *

«Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка». Как бы явный перебор с суффиксами, и без того определения предполагают крайнюю степень, куда ж ещё уменьшать, однако попробуйте исправьте!

* * *

У Наташи широкая шея и большой рот. Об этом сообщается в одной из первых сцен с её участием — зачем, ведь ей суждено стать главной, всеми любимой женщиной романа? Наверное, не зачем, а потому, что автор зримо видел её, живого человека. Этого нельзя сказать о Пьере или князе Андрее. Они составлены из черт, но не так живо зримы.

И, между прочим, Наташа — Одри Хэпбёрн, куда внешне ближе толстовской героине, чем Людмила Савельева. Да и не только внешне.

* * *