В самой глубине

Она стояла в ожидании и сомнениях. С одной из фабрик за ее плечом доносились громкие протяжные звуки. Она чуяла запах жженого сахара. Когда она стояла, голод ощущался отчетливей, тянущей воронкой в животе. Краска на лодке так облупилась, что она не могла понять, какого она была цвета – потрепанная, ржавчина вдоль бортовой перемычки, сползающая потеками к воде. В убывающем свете дня она различила пару чайников, висевших на корме, но не увидела в них никакой травы. Мужчина вышел на палубу. Ей нужно было уходить, она это понимала. Она тронулась с места, ускоряясь с каждым шагом, подволакивая ногу, уже боясь, что он пойдет за ней, как тот рыбак.

Все в порядке, сказал он, я поставлю на берегу. И отойду подальше. Отойду назад на лодку.

Она остановилась. Он неуклюже слез с края лодки, прошел пару метров, нагнулся и, поставив котелок, отошел назад. От котелка шел пар. Она подошла к нему, не сводя глаз с мужчины, и, взяв котелок, вернулась в кусты. Первый глоток обжег горло и язык. И она запихнула в рот хлеба. Жаркое было вкусным и горячим, баранина была нарезана большими кусками, с жировыми прослойками. Хлеб, бледный и пористый внутри, был с темной корочкой толщиной с ее большой палец. Она съела все, а потом подняла котелок и облизала края до последней капли. Выглянув из кустов, она увидела рядом кружку горячего чая, которую мужчина вынес, пока она ела. Она взяла кружку и присела с ней, сжимая в руках, пока ей не стало казаться, что у нее плавятся отпечатки пальцев.

Слишком слабый?

Она покачала головой.

Что?

Нет.

Я только и делаю, что ем. Он обхватил пальцами запястье одной руки. Оно было тонким, точно водопроводная труба. Когда я не рыбачу, я весь день готовлю, а потом весь вечер ем. Я ем за пятерых. Или шестерых. Иногда мне кажется, что внутри меня шестеро мужиков, как птицы, разевают рты. Я все ем и ем, чтобы накормить их, а сам – видишь какой. Понимаешь?

Он поднял то, что держал до этого в руках, и показал ей. Это приманка, сказал он. Я вытачивал ее. Знаешь, что это?

Нет.

Он накрыл ее ладонями и повертел между пальцами. Это как блесна, поплавок. Цепляешь к концу прута и удишь рыбу. Я ее обдумывал, как будет лучше. Большая, видишь? Он взвесил ее в костистых ладонях. На такую можно будет поймать что-то крупное. Я делаю резьбу на ней. Он взял нож и показал ей.

Она уже не боялась его. У него, казалось, было больше слов, чем он мог удержать в себе, и ему было некому отдать их.

Еще? Он поднес ко рту воображаемую кружку.

Да, сказала она и, пройдя пару шагов, поставила кружку на землю. Он сошел на берег, и она отметила, как неуклюже он шагает, выставляя сперва одну ногу вперед, словно ощупывая землю. У нее даже мелькнула мысль, что он передразнивает ее, как это делали другие. Его нога задела кружку, чуть не сбив ее. Когда он, взяв кружку, шел обратно, она услышала его хриплое, тяжелое дыхание. Вода потеряла цвет. Как и небо. Похолодало, словно включили кондиционер.

Я заварил теперь покрепче, сказал он, ставя кружку на землю в паре метров от лодки. Не знаю твоих предпочтений. Но, думаю, не закабанеешь, усмехнулся он. Я и пытаться перестал. Не знаю твоих предпочтений. Меня зовут Чарли. А тебя?

Она замялась. Ей не хотелось называть ему свое настоящее имя, хотя она не знала почему. Маркус, сказала она. Он как будто не услышал. У него под мышкой была книга, которую он протянул ей. Было уже так тускло, что она не разобрала названия.

Я в них не разбираюсь. Даже если бы мог читать, сказал он.

Что это?

Вопросы. Трюки. Когда я был в твоем возрасте, мог щелкать их только так. Он поднял руку и щелкнул пальцами. У мальчишек талант к таким вещам – к логике, всяким задачкам. У меня никогда не было сына, но если бы был, он бы умел разгадывать загадки.

Он вернулся на лодку, держа книгу под мышкой, шаря перед собой другой рукой. Она поняла, что он слепой. Он неуклюже уселся, расставив длинные ноги.

Ты разбираешься в этом?

Я не знаю, сказала она.

Я запомнил парочку. Попробуй вот эту. В лесу, неподалеку от Пуатье, стоит амбар. Амбар пустой, не считая повешенного, который болтается под потолком. Веревка вокруг его шеи десять футов в длину, а его ступни в трех футах над полом. Ближайшая стена в двадцати футах от повешенного. Вскарабкаться по стенам или балкам невозможно. Человек повесился сам. Как он это сделал?

Я не знаю.

Он покачал головой. Вот и я не знаю. Он стукнул ногой о край лодки. Видишь? Они непростые.

Может быть. А другую ты помнишь?

Другая оказалась такой же трудной. Она не знала ответа. Как и он. Он снова взял блесну и продолжил вырезать ее. Он был кожа да кости, но его руки выглядели сильными и умело обрабатывали деревяшку. Чуть позже он вынес пару одеял и положил на землю.

Больше я ничего не помню, сказал он. Может, ты еще вычитаешь?

Книгу он тоже оставил на земле. Из лодки на землю падал квадрат света. Она вошла в него вместе с одеялами, открыла книгу и стала медленно читать.

Есть две сестры: одна рождает другую, а та в свою очередь рождает первую. Кто эти сестры?