В самой глубине

Помимо хлеба и джема и воды в бутылках, она купила моток пищевой пленки, пачку бритв и пару ножниц. Выходя из магазинчика, она снова взглянула на объявления о пропавших животных. Где они были теперь? Они ушли, подумала она, под покровом ночи, так же, как она, и как Чарли. На тропе она смолотила четыре ломтя хлеба, давясь ими, и пошла дальше.

Той ночью к ней в сон заглядывал человек, которого она убила, и она ничего не могла с этим поделать. И весь следующий день он продолжал мерещиться ей, выскакивая из-под век, вспыхивая в воздухе и растворяясь, словно угасающая лампочка. В ее видениях он не был ни слепым, ни мертвым. Он был моложе, без морщин на лице, и вскидывал руку в ее сторону.

Она приняла решение, как поступить, и назад пути не было. Мальчиком ей будет легче. Она знала это внутренним знанием. Зеркальца у нее не было, так что она наклонилась над водой, чтобы увидеть свое отражение. Над губой и на подбородке пробивались светлые волоски. Она провела по ним бритвой – и кожа сделалась гладкой и красной. У нее были длинные вьющиеся волосы, как нравилось отцу. Она все обкорнала, оставив неровный ежик, и срезанные пряди поплыли по воде. Проблема была в том, что даже в просторной рубашке она не походила на мальчика. Пусть ее груди были не такими уж большими или округлыми, но все равно. Их никуда не денешь. Она нервозно сняла рубашку. Холодный воздух саданул по животу, точно теркой, сковал дыхание. Она обернула грудь пищевой пленкой, потом еще раз и еще.

И пошла дальше. От берега тянулся тугой канат, пришвартованный к полузатонувшей лодке. Если она хорошенько постарается, то унесется мыслями далеко от этих мест. Ей четыре года, и она кружится юлой в саду, раскинув руки, а мир мелькает всполохами. Ей десять, и она закапывает в саду записки соседского мальчика. Ей четырнадцать, и она вынимает из смеси для кекса перчинки, которые положила Фиона. Ей шестнадцать, и она уже не тот человек, каким была раньше. Ей шестнадцать, и ей теперь нужно новое имя.

Охота

Утром они все собрались на прогулку и обулись в свои ботинки, стоявшие в ряд у двери. Роджер сказал мне, что они пойдут в парк и что я могу есть все, что найду в холодильнике. Лора спросила, могу ли я помыть посуду. Когда все они ушли, стало очень тихо. Я посмотрела в окно. Сад был длинным и узким, и в самом конце стоял сарай. Я отрезала несколько долек сыра от большого куска и скормила их Ивете. Я словно услышала, как ты говоришь спокойным голосом из-за моего плеча: Нам нужно поймать его, сказала ты. Мы собираемся поймать его.

Что мы собираемся поймать? – спросила я. Но ответа не было.

Я поискала и нашла телефон. Он был старомодный, с дисковым набирателем, а не с кнопками. Я позвонила на работу.

Гретель? Это была руководительница словарного отдела. Ее звали Дженнифер, и она всегда была прирожденной паникершей.

Извините, что не позвонила, сказала я. У меня возникло срочное дело, и мне еще, наверное, понадобится пара дней.

На другом конце провода повисла тишина.

Это ничего? Я слышала ее дыхание. Дженнифер? Всего лишь еще несколько дней.

Тебе пришло письмо, сказала она. Я переслала тебе по электронке. Кто-то позвонил сюда среди ночи, когда никого не было, и наговорил на автоответчик.

Кто это был?

Я набрала этот номер, но это был уличный автомат. Я подумала, ты поэтому звонишь.

Ты можешь включить мне запись?

О’кей. Я уверена, что это розыгрыш. Шутка. Ну знаешь. Сейчас включу.

Раздался стук, когда она прислонила трубку к колонке, а затем зазвучал механический голос, отсчитывающий сообщения, гудки, когда она дошла до нужного, и потрескивание, когда началась запись.

Первое время была в основном тишина, только фоновой уличный шум: машина или грузовик, проезжающие мимо, шаги по тротуару, дробный шум, как от дождя или гравия под колесами. Потом настала тишина, такая долгая, что я решила, что Дженнифер ошиблась с записью, выключила автомат или убрала трубку. Я открыла рот, собираясь позвать ее, и тут я услышала твой голос:

Гретель, сказала ты. Гретель. Я потерялась.

Ивета была в саду, обследуя норы, но, увидев меня, отряхнулась и подскочила ко мне. Земля под пожухлой травой была твердой. Повсюду в округе висели плакаты, призывавшие к нормированному потреблению воды, но до меня доносились звуки нескольких оросителей с разных сторон. Я вошла в дом, собрала сумку, нашла ключи и добежала до машины, прежде чем поняла, что не представляю, где тебя искать. Похоже, этого ты и сама не знала.

Я направилась к сараю и стала молотить кулаками в дверь, крича и крича, пока мне не открыли. Я не сразу отреагировала и продолжала секунду-другую кричать с поднятыми руками и вскинутой головой. Придя в себя, я увидела человеческую фигуру и поняла, что она боится меня. Это хорошо, подумала я, хорошо, что ты боишься, это радует.