Когда я, вспотев, подняла взгляд от палатки, я увидела тебя, стоящую в сумерках. Твое платье было закатано до колен, поцарапанных и испачканных травой. Ты была такой же, как в моем детстве. Наверное, каждый ребенок думал о своей маме, что для нее нет ничего невозможного. Ты сказала:
Следующим утром, когда я проснулась и сложила палатку, медленный плеск воды, накатывавшей на берег и лизавшей деревья, вызвал у меня тошноту. Земля подо мной качнулась. Ивета гонялась за утками, пока я сидела на корточках, согнувшись. Мне вдруг отчаянно захотелось сигарету, просто потому, что ты бы непременно закурила. Я была ближе к тебе, чем когда бы то ни было. Это была твоя земля, твой мир. Ты больше нигде не была на своем месте. Я старалась не думать о твоем призраке, явившемся мне прошлым вечером, с кровоточивыми ногтями и немым ртом. Мысль о близости к тебе не приносила мне облегчения; меня мутило от одной только возможности найти тебя.
Я достала карту. Города торчали на зеленых просторах точно прыщи, река была уродливой синей полоской. Мы срезали путь от воды, прошли через коровье пастбище и перелезли через калитку на другой стороне. Вдалеке виднелась электростанция: угловатые кубы, провода, перекрещивавшиеся в вышине; шум воды сменился подземным гудением и вибрацией под ногами.
Мы потерялись. Аккуратные кукурузные поля и коровьи пастбища остались позади, нас окружали клочки грязной земли, заваленной металлоломом, горелыми кусками рифленого железа. Там же валялся перевернутый стул. Я вся пропотела и то и дело сплевывала. Я обгорела – неровные красные отметины покрывали мои плечи, переносицу и подъемы стоп. Через пустые траншеи и железный хлам были перекинуты дощатые настилы, проседавшие под моим весом; Ивета им не доверяла, пятилась, издавая горловые звуки, так что мне пришлось взять ее на руки и перенести, ругаясь.
Неожиданно мы опять вышли к реке. Я не могла понять по карте, где мы. Там была дамба, вода в которой еле текла, а потом переливалась через край. Под водой была видна растительность, местами гниющая, местами растущая. Кое-где открывался песчаный берег, плавно спускавшийся к воде. Ивета бросилась в воду, вздымая пенистые брызги.
Нельзя. Плохая собака.
Я забыла о реке все, что только можно. Что где-то вода была такой недвижной, что казалась стоячей; что течение могло внезапно выходить из глубины, бурливое и быстрое. Мы шли куда глаза глядят. Я искала, где бы срезать путь, но тропа тянулась вблизи берега. Я остановилась, сплюнула опять. У меня во рту был вкус той зимы. Ивета то убегала вперед, то возвращалась, то снова убегала. Нам предстояло идти пешком еще два дня, но даже это казалось слишком близко, чтобы я могла не нервничать, и я спрашивала себя, что же я делаю. Зачем я вообще направляюсь туда? Я убрала карту и пошла дальше. Переночевала в палатке, не застегивая выход от жары. Я беспокоилась, что река будет навевать мне водяные сны, но проспала до жаркого утра. Пошла дальше. Я уже была близко. Снова переночевала и проснулась рано. Воздух казался плотным, а из воды выступали корни деревьев. Впереди тропинка расходилась. Я ускорила шаги. Дойдя до развилки, повернула в сторону от реки. Сосны справа от меня стали редеть; раскинулась широкая поляна буйных трав, пересыпанная одуванчиками и пучками чертополоха и крапивы. Рой пчел вился в воздухе. У неровного берега в зарослях стояла лодка. Я достала карту и принялась вертеть ее и так и эдак. Сомнений не оставалось. Это было то самое место, где я жила до тринадцати лет.