В самой глубине

Сара и Гретель называли все, что приносила река (рыбу, деревяшки, целлофановые сумки), выносами. Люди на лодках были ходячими выносами; трупы – овечьи или птичьи – были дохлыми выносами. Он ждал, когда же река принесет ему его родителей, но она приносила только посудины, нагруженные велосипедами или мешками угля; и баржи с грязными флажками на веревках и побитыми окнами. К берегу причаливали лодки на час или чуть дольше. Все эти люди знали Сару по имени, поглядывали на него с любопытством, норовили схватить и потискать Гретель. Они пили чай или приносили с собой ящики пива, которые Сара вскрывала о борт лодки. У этих людей был заспанный вид, кости выпирали из-под кожи, а на ладонях виднелись отметины от ногтей. Когда Сара спрашивала их, куда они направляются, они отвечали: подальше отсюда. На юг, сказал один из них, как можно дальше на юг. Они рассказывали о шорохах в темноте, о следах на илистых берегах, о чем-то тяжелом на крышах их лодок. Когда она предлагала им остаться на ночь у нее, они отказывались и сами звали их к себе. Потом они отчаливали и удалялись по реке, не оглядываясь.

Наступило резкое похолодание. Палаточные штыри сломались; вода вдоль берега покрылась льдом, птицы падали с ветвей на твердую землю. Пришла последняя лодка. Мужчина и женщина с тремя детьми, которых Гретель собрала вместе, точно овечек, и они последовали за ней. У них были нервозные, беспокойные руки и синюшные лица. Говорили они едва слышно. Сара достала самогон и разлила по кружкам. Женщина уже была пьяна или просто больна. Когда она пыталась говорить, у нее заплетался язык. Оказалось, что у них был четвертый ребенок, мальчик, который пропал. Маркус сидел молча; собственные руки казались ему неуместно большими. Их горе было таким резким, что резало глаза. Сара спросила, зачем они уехали – вдруг мальчик вернется, а их там нет? Но они сказали, что он не слышал половины слов, а понимал еще меньше. Сара дала им с собой всякого добра: курицу, пару бутылок самогона, несколько одеял.

Я не понимаю, сказал он.

Сара собирала кружки. Такого ждать, сказала она, только душу травить. Она харкнула в кулак. Блядские сигареты. Она бросила кружки в ведро с водой для мытья посуды.

Когда Гретель была маленькой, сказала она, мы не говорили о смерти, мы говорили, что кто-то уехал, и она иногда спрашивала, вернется ли что-то из этого, когда оно вернется? Даже сейчас мне иногда кажется, что она ждет собаку, которая была у нас много лет назад, или пару умерших друзей. Она сказала мне, что не думает, что они вернутся прежними. Она не стала объяснять, что это значит, только сказала, что когда их отъезд закончится, они вернутся другими.

Он не знал, что сказать на это. Он еще не привык к тому, как она иногда говорила – не делая пауз и не спрашивая его мнения.

Я знаю, палатка у тебя паршивая. Ты можешь спать сегодня здесь, если хочешь.

У него отлегло от сердца. Он знал, что ночью палатка наполнится всем, что будет слышаться ему: маленьким телом того мальчика и Чарли; его спальный мешок будет лежать низом к реке, и мертвые станут приходить к нему с голосами и словами других людей. Сара заварила еще чаю, и они пили его, сидя на ступеньках. Гретель спала и лепетала что-то во сне. Он ощутил руку Сары на своей руке. И подумал о четвертом ребенке.

Почему они никуда не обратились? – сказал он.

Куда бы они обратились?

В полицию.

Нет. Они бы этого не стали делать.

Он не понимал. И сидел молча.

Что бы они сказали полиции? – сказала она после секундной паузы. Рассказали бы о том, что видели – что видели все – в воде? Что они знали, кто забрал их ребенка, хотя не могли объяснить этого.

Может быть.

Тогда полиция сказала бы: это невозможно, такого здесь не бывает. Скажите нам, что на самом деле случилось с вашим ребенком. И что бы они сказали?

Я не знаю.

Они бы сказали: мы видели это. Мы знаем, что это было. Вам нужно поймать его. А полиция сказала бы: вы нам врете. Что вы пытаетесь скрыть? Понимаешь?

Может быть, сказал он.

Она всплеснула руками, словно стряхивая с них воду. Мы здесь не обращаемся к полиции. Не обращаемся ни к пожарным, ни в «скорую помощь». Всегда так было. Они ничего не знают о нас, а мы знаем о них все, что нам нужно.

Но что же бывает, когда что-то идет не так?

Мы сами разбираемся, ответила она. И поднялась, давая понять, что разговор окончен.

Это была первая ночь, когда он спал на лодке, но не последняя. Он натянул на голову капюшон спального мешка и стал дышать в него. Огонь горел до самого утра. Гретель что-то бормотала во сне, как будто даже там она не могла сдержать напор слов. А Сара лежала так тихо, что он вообще не мог понять, заснула ли она. Он чувствовал, как она лежала рядом на спине. Эта близость настораживала его, тревожила.