В сердце тьмы

На свою и мою погибель.

Мирах.

Наложница, с которой моя учительница и любовница Айина, единственная моя Айина, века назад приказала провести ночь в любовных соревнованиях.

Мирах, что должна была проверить, сколь многому я научился. Века назад, в далеком городе, в павильоне дворцового комплекса, называемого Облачными Палатами. Молодой князь — и она. Прекрасная, смуглая, как кебирийская княжна. Она сбрила красные волосы, сменила полупрозрачную, словно туман, одежду на широкое полотно наряда адептки, сняла тонкие цепочки с лодыжек и запястий, вытатуировала на щеках и лбу святые знаки, исхудала, но у нее оставались те же глаза, подобные изумрудам. Те же губы. Те самые ладони, которые я прекрасно помнил.

Я сидел на постели, вытирал куском тряпки кровь из носа и чувствовал, как от страха, усилия и восторга лупит мое сердце.

Внизу живота я чувствовал острую боль от неразрешенного бремени, и чувствовал, как трещит у меня в побитой голове.

Я надеялся, что ошибся, что, возможно, это был кто-то похожий, может, ее родственница. Однако я знал, что обманываю себя. Есть вещи, которые невозможно забыть. Порой можно промыть мысли, как под дождем. Можно лишиться воспоминаний даже о том, что раньше казалось предельно важным. Но ласки и взгляды любовников остаются. Особенно те ласки, какими сумела одарить меня Мирах. И те ее взгляды. Ее губы, ее глаза и пальцы. Я был уверен.

х х х

До утра я сидел и слушал. Глубокая темная ночь лабиринта несла какие-то звуки: не то шепот, не то шаги, но когда я выглядывал из ниши, никого не видел. Я начинал дремать, но хватало свиста ветра или крика птицы, чтобы я просыпался.

Для уверенности я перенес шкатулку, стараясь не прикасаться к ней иначе как через тряпку, и разместил так, чтобы до нее невозможно было дотянуться, не потревожив мой сон.

И все равно я спал мало и неспокойно.

Брус вернулся лишь под утро. Вполз в нишу и уселся под стеной, растирая руки, словно трясясь от холода. Он был бледен, а на плече его появилась пурпурная припухлость от укуса.

Он взглянул на меня, но дотронулся кулаком до губ, прежде чем я решился заговорить. Я сидел неподвижно и знал, что он борется с усталостью. Его голова то и дело падала на грудь, но через миг он снова просыпался. Так же, как и я.

На рассвете нам принесли ведро воды для омовения, немного каши из овощей и даже сладковатые ореховые коржики. Все это принес лысый старикан, Мирах не появилась.

Мы молча собрали свои вещи. Я понятия не имел, что случилось в комнатах архиматроны. Мне лишь пришло в голову, что если бы Брус ее убил, как подсказывал рассудок, он бы вернулся ночью. Кроме того, он не приказывал спешить. Сразу после завтрака надел маску и говорил со мной, только издавая короткие приказы, подобные тем, какие отдают собаке. А чаще просто указывал на что-то пальцем.

Едва мы завернули шкатулку и привели в порядок одежды, появился тот же жрец неясного пола, сопровождавший нас вчера.

— Архиматрона передает корзину плодов и пожелание, чтобы дорога, которой идет Слово, была выстелена благословениями Подземной Матери, — промолвил он.

— Пусть Мать опекает эту Башню и всех, кто укрылся в ее тени, — ответил Брус, впервые в тот день заговорив.

Нас вывели на внешний двор. Я шел молча, чувствуя, что сердце мое выскакивает из глотки. В любой момент ожидал увидеть храмовых стражников, стену круглых щитов с рисунком Подземного Лона и копий. Мне казалось, что их приведет Мирах или архиматрона, а порой я думал, что нас ждут у ворот.

Вместо этого я увидел нашу трофейную повозку с отремонтированной осью и впряженными в нее теми же животными. Брус взгромоздился на сиденье и замер на кожаных подушках, потом движением пальца приказал раскрыть над собой большой зонт. Я сделал, что он приказал, окинув взглядом тылы повозки, и убедился, что наши корзины, шпионские посохи, узлы с одеждой лежат так, как мы их оставили.

Я взял вожжи и длинный хлыст.

Потом мы долго стояли в молчании и ждали.

Я услышал скрежет запоров, и наконец ворота отворились, впуская немного солнечного света. Я хлестнул мулов прутом, двуколка тронулась, и мы выехали в город. И снова поехали в сторону моста.

Идя, я задрал лицо к солнцу, думая, что вижу его заново. Даже забитая, вонючая площадь, бедные улочки и кривые халупы поселения Аширдым казались мне красивыми.

Однако я знал, что радость моя преждевременна.

Мы катили через город, и где бы ни появлялась наша повозка, люди падали на колени, упираясь кулаками в землю. Я шел и ни разу не оглянулся на торчавшую над окрестностями Красную Башню.

На этот раз перед мостом было немного людей.

Но армейские стояли точно так же, как накануне.

Я взглянул на преграждающие мост боевые фургоны, обвешанные щитами, и снова почувствовал себя так, будто в глотке моей свернулась змея.

— Ни слова, — прозвенел голос из-под маски Бруса.

За столом сидел уже другой десятник. Он обмотал голову платком, попивал воду из баклаги, а ноги поудобнее положил на стол.

В очереди ждали едва несколько человек: одинокий путник, семья с несколькими детьми, старик, опирающийся на палку.