В середине века

Дорога пролегала вдоль линии столбов и мачт, соединявших электростанцию с промплощадкой. Большинство лампочек были уже разбиты пургой, но некоторые еще пронизывали тусклым сиянием неистово несущийся снег. У одного из столбов мы увидели стрелка, сбитого с ног бурей. Ветер катил его в тундру, он, не выпуская из рук винтовки, отчаянно цеплялся за снег и вопил — до нас едва донесся его рыдающий голос. Мы узнали его — это был хороший стрелок, простой конвоир, он не придирался к нам по пустякам. Сенька Штопор дико заорал — вероятно, не меньше десятка рядов услыхали его могучий рев, заглушивший даже грохот пурги:

— Колонна, cтой! Взять стрелочка!

Догоняя передних, мы передавали приказ остановиться. Задние, налетая на нас, останавливались сами. Человек пять, не разрывая сплетенных рук, подобрались к стрелку, подтащили его к колонне. Он шел в середине нашего ряда, обессиленный и дрожащий, смертной хваткой сцепившись с нами. Винтовку его нес крайний в ряду, у него одного была свободна вторая рука. Изредка ветер вдруг на мгновение ослабевал — и тогда мы слышали благодарные всхлипы стрелка:

— Братцы! Братцы!

Еще раза три или четыре вся колонна останавливалась на несколько минут, и мы, передыхая, знали, что где-то в это время наши товарищи выручают из беды обессиленных конвоиров.

Великая сила — организованный человеческий коллектив! Нас шло две тысячи человек, каждый из нас в эту страшную ночь был бы слабее и легче песчинки, но вместе мы были устойчивей горы. Мы пробивали бурю головой, ломали ее плечами, крушили ее, как таран крушит глиняную стену. Ветер унесся далеко за обещанные тридцать метров в секунду, мы узнали потом, что в час нашего перехода по тундре он подбирался к сорока. И он обрушивался на нас всеми своими свирепыми метрами, он оглушал и леденил, пытаясь опрокинуть и покатить по снегу, а мы медленно, упрямо, неудержимо ползли, растягиваясь на километр, но не уступая буре ни шага.

У одного столба мы увидели Андрея. Пурга отбросила его в сторону, он еще исступленно боролся, напряжением всех сил стараясь удержаться на ногах. Огромная черная колонна, две тысячи человек, двигалась мимо, не поворачиваясь. Никто не отдал приказа остановиться, а если бы и был такой приказ, то его бы не услышали.

Недалеко от лагерной вахты, на улице поселка, где не так бушевал ветер, мы, размыкая руки, выпустили наружу спасенных конвоиров. Стрелки схватили свои винтовки, выстроились, как полагалось по уставу, вдоль колонны, но, измученные, не сумели или не захотели соблюдать обычный порядок. Несчитанные, мы хлынули в распахнутые ворота лагеря.

Пурга неистовствовала еще три дня, мы отсиживались по баракам, отсыпаясь и забивая козла.

А на четвертый день, когда ветер стих, в тундре нашли замерзшего Андрея. Перед смертью он бросил винтовку, пытался ползком добраться до поселка. Видевшие клялись, что на лице его застыло ожесточение и отчаяние.

Побег с коровой

Мой друг Виктор Лунев, дежурный диспетчер управления Норильского комбината, явился по делам на металлургический завод и нашел время заглянуть в организованную мной лабораторию теплоконтроля.

— Плохо твое дело, Сергей, — дружески информировал он меня после осмотра двух комнат и склада приборов. — Инженером-исследователем в опытном цехе ты еще был на месте, а в начальники солидного предприятия решительно не годишься. Говорю тебе серьезно и откровенно.

— Не предприятие, только лаборатория, — попытался я оправдаться. — И не начальник, лишь старший инженер. Да и «старший» — это для солидности и дополнительной десятки премвознаграждения, так как других инженеров у меня нет и пока не предвидится. Не над кем старшить.

— Один черт, — категорически установил Виктор. — Дело не в квалификации, а в количестве работников. Сколько числится под тобой?

— Не считал точно, но человек тридцать будет. Слесаря, газоаналитчики, дежурные пирометристы, два мастера по ремонту приборов, уборщица, она же дневальная…

— Вот-вот, тридцать сотрудников да две комнаты и уборщица? А где уборщица? Почему комнаты не подметены? Их когда-нибудь мыли? Пищевое и вещевое довольствие ей выписываешь?

— Выписываю. Но где она — понятия не имею! — признался я сокрушенно. — Приходит с общим разводом, но до лаборатории добирается не каждый день. Пропадает по цеховым закоулкам, девка молодая — хахали к себе тянут.

— О чем и говорю — никудышный ты руководитель! Разве можно в промзоне брать женщину в дневальные? Десяток заводов, сотни вольняшек, тысячи зеков — все мужчины, а баб? Наберешь полсотни — и точка. Будут они с метлами носиться! Самого главного начальнического задания не осилил.

— Грамотно вести технологический контроль — вот мое главное задание. Нареканий от начальства пока не слышал.