В середине века

— Поверхностное понимание. Промашки в металлургическом процессе и контроле над ним неизбежны — и с этим заранее примиряются. И на солнце есть пятна, слыхал? Но в солидном учреждении ни на стенах, ни на полу пятен быть не должно. Тем более в лаборатории. Это тебе не солнце, все здесь обязано сверкать. Квартира начальника комбината должна по чистоте уступать твоим комнаткам, тогда и до него дойдет, что ты в своем инженерном деле мастак.

— Что же ты предлагаешь?

— Выгнать свою дневальную — первое. Взять мужчину в уборщицы, пожилые мужики на тайные свидания с бабами не бегают, — второе! И лучше «пятьдесят восьмую», а не блатняка или бытовика, — третье и последнее. У интеллигента, даже если он жижу выскребает из нужника, всегда ответственность за свое любимое дело. Ибо у нас труд — дело чести, доблести и геройства, так пишут на плакатах, а он внимательный читатель, а не Нечтяк Нечтеус. Недавно в Рудстрое приняли в дневальные бывшего профессора по восточным древним языкам. Не знаю, как у этого доходяги-большесрочника с вавилонской клинописью и законами царя Хаммурапи, но полы он буквально вылизывает. Истинный мастер метлы и тряпки — вот что значит университетское образование и справедливо полученное ученое звание.

— Не уверен, что удастся добыть профессора в говночисты. Но какого-либо трудягу из нашего брата постараюсь перевести с наружных работ в тепло. Спасибо за удачную подсказку, Виктор!

Нарядчик нашей бригады был парень смышленый. Он мигом сообразил, что, поставив мне интеллигентного дневального, заработает на этом неплохую порцию спирта из технологических запасов лаборатории. Несколько дней он выдержанно пропадал в УРО — учетно-распределительном отделе, — выискивая из списков тысяч зеков нашей зоны, выходящих на общие — наружные — работы, нужного мне интеллигента-доходягу, потом, сияющий, ворвался ко мне:

— Нашел, что тебе требуется! Фраер в пяти поколениях. Черт чистой воды. К тому же полковник. Исполнительность вложена в него с колыбели: без особого маминого разрешения даже сиську не сосал. С тебя пол-литра.

— Полковник? — удивился я. — Что-то в нашей зоне не помню советских полковников. Из освобожденных на радость НКВД наших недавних пленных?

— Почему советских? Я же тебе говорю: потомственный фраер, — разве в нашей армии такие бывают? Прибалт. В плен никогда не попадался, потому что у них не воюют. Полковники там мундирные, а не боевые. Наши взяли перед войной за шкирку и сюда. Третий год бедует на общих. Жутко обносился и отощал. Зато друг генерала Бреде, вместе каждый вечер по-своему талдычат. Самый заслуженный в генеральской хевре.

— Что ты врешь? — не выдержал я. — Генерала Бреде со всеми его товарищами еще в начале войны расстреляли на озере Лама.

— Хорошо, пусть двести граммов, — уступил нарядчик. — Завтра выведу к тебе на работу.

— А фамилия как?

— Азацис. Латыш, коренной рижанин.

— Вот видишь — латыш. А генерал Бреде, сколько знаю, был начальником главного штаба эстонской армии. Лепишь, как горбатого к стенке.

— Ладно, согласен на сто неразведенного. Завтра вечерком прихляю со своей закусью. Могу и на тебя притащить — чудная американская тушенка с лярдом, ребята наворовали на вольном складе. Натурально, граммов пятьдесят добавишь.

Так в нашей лаборатории появился новый дневальный. Он поначалу ужаснул меня — очень уж был грязен и оборван, да и несло от него на десять метров чем-то до того скверным, что невольно чихалось. Я обрисовал ему несложные обязанности сторожа и уборщика, послал вне очереди в баню и пошел к начальнику Управления заводов Александру Романовичу Белову выпрашивать одежду для нового дневального.

Белов хорошо относился к лаборатории и ко мне лично — много позже, когда он был директором атомного оборонного завода, а я писал книги о западных и советских ядерщиках, мы с ним неоднократно дружески встречались в Москве. Но на обмундирование первого срока Белов не раскошелился, зато бушлат, ватные брюки, шапку и ботинки срока второго разрешил без упрашиваний — а это было уже совсем не то, во что кутались на общих работах. Спустя два дня Азацис появился в лаборатории человек человеком — в одежде поношенной, но мало отличающейся от той, в какой щеголяли не только зеки, но и «вольняшки» — бывшие заключенные, оставленные после освобождения в нашем заполярном городе.