В середине века

— Завшивленных и провонявших я в лаборатории не потерплю. Учтите это в дальнейшем, Азацис. Я не должен слышать претензии к вам в этом смысле.

Азацис принял к исполнению все мои требования. Но, к сожалению, пошел дальше их — и это привело его к окончательному падению. Он отделался от паразитов, и хотя одеколона не завел, но разжился настоящим мылом — вместо той зеленой полужижи-полутеста, которую нам тогда выдавали в бане. Зато, усердно улучшая свою внешность, он стал присматриваться к внешности наших лаборантов. Мужчины, слесари и прибористы, его не интересовали — все по-мужски всклокоченные, мятые, часто рваные, далеко не всегда чистые: заключенных все же насильно водили в баню раз в неделю, а наши вольные парни ограничивались собственными гигеническими потребностями, а они не у всех были настоятельны и одинаковы. Зато Азацис положил глаз на вольных девушек и обнаружил, что нарядами ни одна не блистает, но у стенного зеркала каждая застывает по десятку раз в смену: изучает свои гримасы и мины, то приглаживает, то распатлывает волосы, высматривает непорядок на щеках, а те, что постарше, красят себе губы красными химическими карандашами — с начала войны, по слухам, даже на материке исчезла губная помада, а о заполярном Норильске и говорить не приходилось. И, естественно, он скоро сообразил, что на стремлении женщин к красоте можно неплохо разжиться, если хорошо постараться.

Он пришел в мою комнатку, когда я, оторвавшись от служебных дел, писал пятистопным ямбом злободневную современную трагедию из средневековой жизни.

— Сергей Александрович, у вас нет ланолина? Дайте немного, — попросил он.

— Ланолина? — удивился я. — Никогда не слышал о таком звере. Где он водится? И для чего он вам?

Азацис объяснил, что ланолин — это что-то вроде воска, вымываемого с шерсти овец. И что из него, добавив труда какие-то специи, готовят косметические кремы. И что его жена, ненавидевшая заводские поделки, сама делала себе превосходные мази на ланолине. И что он помогал ей и в конце концов стал мастером по изготовлению «мазильной косметики».

— Мне бы немного ланолина, — вздохнул он. — Я бы приготовил такой крем, что самая большая дурнушка из лаборанток станет красавицей. Может, у ваших знакомых есть овцы?

— Я всегда имел дело с овцами только после того, как они превращались в шашлыки, — ответил я. — И какие могут быть овцы неподалеку от полюса? Этих животных в Заполярье по этапу не посылают — не подобрали для них пока уголовной статьи.

Он все же нашел, как добыть ланолин. Он столько наговорил девушкам — во время моего отсутствия, естественно, — о чудодейственных свойствах своих кремов, что каждая быстро уверилась в возможности превращения в писаную красавицу. Овцы в Заполярье точно не водились, но в южных енисейских селах, всего в одной-двух тысячах километров от Норильска, они штатно входили в список местного животного населения. Думаю, не одна, а с десяток наших девушек сели за слезные письма родным о срочной косметической помощи. И в скором времени у Азациса появилась консервная банка, доверху полная какой-то дурно пахнущей массой. А рядом с ней он поставил и вторую банку, тоже жестяную, но с крышкой — уже готовый косметический продукт.

Девушки теперь стайками бегали в угол большой комнаты, где Азацис устроил свою дневальную резиденцию. Они приносили ему дары из своих вольнонаемных пайков: кто фунтик сахара, кто горсть махорки, кто — немного тушенки, кто просто полбуханки хлеба, а некоторые и деньги — деньги были, конечно, хуже готовых продуктов, но их он тоже принимал. И он быстро раздобрел: щеки округлились, во впадине, куда недавно проваливалась телогрейка, вдруг появился нормальный живот. И он стал важен, говорил со всеми по-прежнему вежливо, но с какой-то новой значительностью. Он отчетливо понимал свою нынешнюю роль в нашей лаборатории — и не только в ней: к нему уже прибегали вольнонаемные девчата из воздуходувки, с аккумуляторной подстанции, из заводоуправления.

Я, разумеется, не мешал его промыслу. Все мы, заключенные, что-нибудь изобретали, чтобы хоть что-нибудь добавить к пайку. Я с лабораторным мастером Мишей Вексманом изготавливал электроплитки — и хорошей глины для ложа, и нихромовой проволоки для спирали у нас хватало. Два слесаря делали самодельные запоры и замки. Все это сбывалось бывшим заключенным, оттрубившим свой срок: выходили на волю без всякого имущества, в магазинах хозяйственного добра всегда была нехватка, селились в «балках» — самодельных домиках из дерева и жести. И на самое необходимое обзаведение тратили не меньше половины своей зарплаты и примерно столько же нового вольнонаемного пайка.