В середине века

Бергер, сын берлинского фабриканта, в молодости спартаковец[39], деятельный член польского коммунистического движения, потом один из создателей арабско-палестинской компартии, приехал в Советский Союз, кажется, в 1925 году и стал заведовать ближневосточным отделом Коминтерна. В первые дни он увидел Сталина на каком-то коминтерновском совещании в его кабинете.

Молотов, возглавивший делегацию РКПб в Коминтерне, вынес вопрос не то о Югославии, не то о Германии на рассмотрение Сталина, и тот пригласил деятелей ИККИ[40] к себе. Когда они явились, Сталин диктовал решение о каком-то троцкисте или зиновьевце, скажем Иванове, своему секретарю Поскребышеву. Попросив извинения у собравшихся, он продолжил диктовку:

— Значит, так. Перебросим его на низовую партийную работу. Пусть едет в Донбасс и берет промышленный горком. Там городов много — подберите ему поближе к рабочей массе, чтоб она воздействовала на него.

После этого он повернулся к коминтерновцам.

— Слушаю вас, товарищи.

Не помню, кто докладывал. После доклада, как водится, пошли прения. Сталин, задумавшись, ходил по кабинету. Собравшиеся сидели. После того как последний оратор закончил свою речь, в кабинете настала тишина. Сталин все ходил и о чем-то думал. Никто не осмеливался мешать его размышлениям — все понимали, что вождь русских коммунистов не может с кондачка принимать решения по таким ответственным международным делам.

Вдруг Сталин повернулся к Поскребышеву и сказал со вздохом:

— Нет, товарищ Поскребышев, нельзя пускать Иванова к рабочей массе. Надо таких людей держать подальше от рабочих. Назначим его лучше управляющим «Укрлеса».

Бергер не раз говорил мне:

— Все были поражены, а я понял, что это настоящий хозяин страны, если он так размышляет о каждом своем маленьком стороннике и противнике.

Вежливость Сталина

В 1928 году в Москву для переговоров с руководителями советского правительства инкогнито прибыл Джавахарлал Неру[41]. Перед этим были налет на Аркос и ухудшение отношений с английским правительством. Сталин решил показать англичанам, что ссориться с ним невыгодно. Он задумал материально и морально поддержать партию Ганди[42]

. Об условиях этой поддержки и надо было договориться. Советскую сторону возглавлял Молотов. Переговоры должны были начаться в 10 часов вечера.

К назначенному часу в Коминтерне собрались Мануильский, Пятницкий[43], Лозовский, Димитров[44] (от Профинтерна, где он тогда работал) и прочие, а среди этих прочих — Бергер. Беседа была непринужденная. 10 часов — Молотова нет, нет его и в половине одиннадцатого. Беседа становится натянутой и все чаще прерывается. Пятницкий занервничал и вскочил, более спокойный Мануильский одернул его.

— Возьми себя в руки. Вячеслав Михайлович, видимо, задержался у товарища Сталина — приедет.

Они извинились перед Неру и опять стали ждать. Одиннадцать, половина двенадцатого. Занервничал уже и Мануильский. Он схватился за телефон, разыскал Молотова — и лицо его окаменело. Он положил трубку и растерянно оглядел присутствующих. Пятницкий испугался.

— Да скажи наконец, что случилось? Где был Молотов? Что он сказал?

— Молотов сказал, что он был у Сталина, и Сталин дал новую установку, как держаться с гостем.

— Какая установка товарища Сталина?

— Он велел послать Неру в жопу.

— Что? Ты в своем уме?

— Полностью! Товарищ Сталин не хочет переговоров с Неру. Молотов отказывается с ним встречаться.

Бергер очень красочно описывал смятение, в котором все они пребывали. Оскорбленного Неру успокоить не получилось, но удалось быстро выдворить из Москвы. Бергер считал, что разгадка была в новых переговорах с Англией. Коварный Альбион намекнул, что поможет машинами проектируемой первой пятилетке, если гостя пошлют ко всем чертям. Пятилетка Сталину была важнее Индии — он спокойно послал Неру в задницу.

Думаю, Неру ему этого не простил. Сколько я могу судить, хорошие отношения между Индией и СССР установились лишь после смерти Сталина. А когда Неру в 1955 году приехал к нам, среди окружавших его высоких лиц я что-то не нашел Молотова, хотя по должности он должен был присутствовать.

Они «обиду чувствуют глубоко»…

Как относились к Сталину его соратники

1

В 1934 году, когда культ Сталина еще не приобрел мистически-религиозного оттенка, Запорожченко, мой начальник в облоНО, рассказывал, как он попал на заседание Совнаркома Украины, где председательствовал В.Я. Чубарь[45].

На заседании выступал Скрыпник[46] — как обычно, резко и независимо. Старейший член партии, он любил показывать людям, кто он такой. Влияние его на Украине в эти годы было значительно. Еще недавно он кричал на 15-й партконференции на Троцкого: «Меньшевик! Вон из партии!»

В оппозициях он не участвовал, хотя и любил покритиковать московское начальство.

Зазвонил телефон. Чубарь что-то вполголоса сказал в трубку и обернулся к Скрыпнику:

— Микола Олексиивич, вас прохае тов. Сталин. Треба негайно ехати в Москву.