В середине века

Выступал Троцкий, еще кто-то из ораторов, известных народу. Потом председатель предоставил слово Сталину. Публика повалила из зала. Речь наркомнаца мало кого интересовала. Роман остался.

На трибуну выбрался невысокий грузин с пышной шевелюрой и пламенными глазами и, энергично жестикулируя, затрещал так быстро и громко, что Роман не успевал разобраться в потоке слов. «А-га-га, гав, гав, ры, ры, гав, гав!» — так передавал его речь Цомук.

— Понимаешь, никаких плавных жестов, неторопливого нанизывания слов, этой самой знаменитой логики — сплошной треск, гром и гав, — рассказывал Цомук. — Я понимаю, ты мне не веришь, я сам себе перестаю верить, но тогда Сталин был именно таков! И голос у него был высокий — визгливый тенор!

Сталин и Мехлис[28][28]

Я был немного знаком с Макарьевым в Норильске, но там мы не сошлись. В Москве, перед его трагической смертью, мы сдружились. Рассказчик он был отменный, а человек недобрый и сложный: цинизм мешался в нем с большой порядочностью. В его смерти — он утаил чужие партийные взносы, а когда это стало известно, вскрыл себе вены — смешались обе эти стороны его характера.

Среди ярких новеллок, рассказанных им, была и такая.

В начале тридцатых годов, когда РАПП[29] был упразднен, «Правда» разнесла рапповцев, и в частности — Макарьева, в это время, если не ошибаюсь, уже секретаря СП. Макарьев добился приема у Сталина и пожаловался на Мехлиса, тогда — главного редактора «Правды».

Сталин подумал, накрошил в трубку табака из папирос «Герцеговина Флор» и покачал головой.

— Не советую вам ссориться с товарищем Мехлисом. Лев Захарович ужасный человек. Я его боюсь сам.

Макарьев удивился. Сталин усмехнулся.

— Нет, серьезно. Один я его знаю. Он чуть меня не довел до обморока — вот какой это человек!

И Сталин рассказал Макарьеву следующую историю.

Мехлис был какое-то время его секретарем — не то по Рабкрину[30], не то уже в ЦК. Пришел как-то Сталин к себе раньше обычного и застал плачущую уборщицу. Поинтересовался, что произошло.

— Ах, товарищ Сталин, я такая несчастная!.. Опоздала натопить печку и убрать в вашем кабинете, а Лев Захарович как закричит на меня: «Увольняю вас, раз вы не можете обеспечить нормальные условия работы товарищу Сталину!» И выгнал!

Сталин стал ее утешать.

— Ладно, скажите товарищу Мехлису, что я запрещаю вас увольнять. Идите работайте.

На другой день Сталин нашел на своем столе заявление Мехлиса примерно следующего содержания: «Поскольку вы вмешались в мои секретарские прерогативы и отменили мое распоряжение, не посоветовавшись со мною, прошу освободить меня от работы у вас». Сталин разорвал заявление и бросил его в корзину. Мехлис промолчал, Сталин тоже ничего не сказал — работают, как обычно.

На следующее утро (день?) Сталин открыл второе заявление Мехлиса: «Вы даже не ответили на мое первое заявление. В этих условиях работать становится невозможно. Вторично настаиваю на увольнении».

Сталин укоризненно посмотрел на Мехлиса и молча порвал заявление. Мехлис тоже промолчал. Работают.

На третий день Сталин нашел третье заявление: «Вы игнорируете мои просьбы и обращения. Ввиду столь явно выраженного недоверия ко мне я не могу обеспечить вам нормальные условия работы и становлюсь вам не нужен. Ставлю вас в известность, что завтра я не выйду на работу».

Сталин ударил кулаком по столу и выругался матом.

— Мехлис, что ты со мной делаешь? Ты доведешь меня до припадка! Увольняй кого хочешь, но давай работать! Слышишь, Мехлис, давай работай!

Мехлис, удовлетворенный, забрал заявление.

— А ты хочешь ссориться с этим человеком, — закончил Сталин. — Очень тебе не советую. Этого ужасного человека надо бояться. Пусть он ругается в «Правде», а ты молчи!

Такова новелла о взаимоотношениях Сталина и Мехлиса. Все, что мы знаем о Мехлисе, свидетельствует, однако, что он был верным цепным псом Сталина. Редко встречается более чистый тип убежденного, по-своему, вероятно, честного лакея, тем более страшного, что он — лакей высоко идейный. На XVIII съезде партии Мехлис провозгласил: «Да живет вечно наш Сталин!» Я шутил тогда с друзьями (после выхода из камеры в лагерь) «Ваше сиятельство, ваша светлость, ваше высочество, ваше величество, ваше преосвященство, ваше святейшество — все это уже испробовано и надоело. Нужно ввести новый титул: “Ваше бессмертие!”» Шутки шутками, а в истории нашей жизни Мехлис светился зловещим черным сиянием.

У В.В. Катинова[31] в присутствии писателя Еремина и кинодеятеля Харламова я рассказал новеллку Макарьева. Харламов ответил другим рассказом о Сталине, прошедшим, вероятно, не одни уши и уста.

Сталин и Мехлис работали в соседних кабинетах. Сталин за работой пил чай и ел бублики. Из его кабинета то и дело доносилось:

— Мехлис, чаю! Мехлис, бублика!