В шоке. Мое путешествие от врача к умирающему пациенту

Что мы видим страшные, ужасные вещи, которые причиняют нам боль? Причем нам кажется, будто у нас нет права испытывать эту боль, потому что находимся на внешних окружностях диаграммы (имеется в виду описанная в начале книги диаграмма с концентрическими окружностями, где по центру находится больной, дальше идут самые близкие его люди, и так далее. – Прим. пер.), в то время как все остальные прямо в ее центре, и им гораздо больнее. Таким образом, любые чувства, хоть отдаленно напоминающие грусть или печаль, кажутся нам чистым эгоизмом и наглостью с нашей стороны. Что хотя мы и не жалеем самих себя, потому что понимаем, что это чье-то чужое горе, порой возникает такое чувство, будто бы осязаем всю мировую печаль, и нам нужно время, чтобы перевести дыхание, однако мы не обзавелись механизмом, который бы позволил нам передохнуть, остановиться, чтобы ощутить в полной мере все свои чувства. Что когда мы чувствуем это, то это разъедает нас изнутри, мы ненавидим это состояние и, как следствие, шутим, напиваемся, убегаем. Что меня беспокоило то, что все мы только и умели, что шутить, напиваться, убегать или закаляться. Что мне хотелось понять, как мы могли бы поддерживать тех, кому плохо, чтобы это не выходило для нас самих боком. Что иногда мне казалось, я почти поняла, как это – исцелять и при этом не быть преследуемой призраками.

«Мы хотели… ему помочь», – сказала я.

«Ну конечно хотели. Вы помогаете людям! Вы все делаете нечто потрясающее», – сказал он, пытаясь успокоить меня, в то время как я разразилась слезами.

«Я думала, что умру в том долбаном лифте», – усмехнулась я сквозь слезы.

«Никто бы не позволил тебе умереть».

«В том-то и дело, что мы не в силах это предотвратить. Мы не «позволяем» людям умирать, они просто умирают. Мы не можем это остановить». Я подумала о врачах, об их лицах после смерти пациента, которые были такими же печальными и ранимыми, как у только что снявшего с себя цирковой грим клоуна.

«Это не твоя вина, я не это имел в виду», – сказал он, понимая, что мы говорим не совсем об одном и том же.

«Я понимаю, что не имел… Просто… Я не думаю, что кто-то сможет понять. – Я пыталась подобрать нужные слова, чтобы объяснить, какой тяжелой ношей становятся для нас подобные потери. – Порой… Порой возникает такое чувство, что мы жонглируем слишком большим количеством мячей, и когда какой-то из них все-таки падает, то умирает человек, и мы больше не в силах этого исправить. А иногда мы позволяем упасть самим себе. Словно, чтобы спасти других, нам приходится смириться с тем, что нас самих это поломает».

«Ты чувствуешь себя сломанной?» – спросил он.

«Ну, мы все сломаны в той или иной степени. Сломаны и гонимы призраками прошлого». Вместе с тем я прекрасно знала, что это не вся правда. Я осознала, что упустила нечто неосязаемое, из-за чего мы снова и снова продолжали заниматься нашим делом.

«Но не все так просто. Бывает не только грустно», – я силилась сформулировать словами то, как чувствовала себя, когда испытывала настоящую веру в силу медицины.

Я подумала об одной своей пациентке, которая дважды пережила рак легких. Ей хотелось только двух вещей: дотянуть до Рождества, чтобы провести его с внуками, и не стать полностью зависимой от кислородного баллона, с каждым движением нуждаясь в новой порции газа. Она довольно ясно изложила свои приоритеты, и благодаря этому нам удалось совместно сформулировать оптимальный план лечения. Мы решили отказаться от удаления второй опухоли: хотя это и увеличило бы ее шансы на выживание, от легких бы осталось слишком мало, чтобы она могла продолжать жить так, как хотела. Вместо этого мы назначили ей курс лучевой терапии. Я только и сделала, что выслушала ее и изложила возможные для нее пути, постаравшись подробно описать, что ждало ее в конце каждого из них.

В конечном счете мы вместе выбрали для нее план действий, который полностью соответствовал ее ценностям. Затаив дыхание, я наблюдала, как она проходит лучевую терапию, надеясь, что ее будет достаточно, чтобы она смогла протянуть до конца декабря. Я просыпалась по ночам, переживая, что мы были слишком осторожными, применяли недостаточно агрессивные методы лечения. Я напоминала себе, что такова была ее воля, однако все равно не могла снова уснуть.