В старом Китае

На каждом перекрестке обоз останавливается, и возчики спрашивают, куда ехать. Крестьяне в поле и прохожие осведомляют нас с полной готовностью и воодушевлением, но и это не всегда приводит к ясному взаимопониманию. Без Цзуна, способного с помощью мимики разъяснить все что угодно, было бы совсем плохо. Кстати, за указание дороги никто денег не берет, даже удивляются, когда мы предлагаем.

8 сентября. По утрам теперь холодновато. Чжоу, закутавшись с головой в одеяло, сидит в своей телеге. К полудню становится тепло и даже жарко. В общем я до того привык к телеге, что чувствую себя прекрасно и, выставив на солнце голые ноги, с удовольствием слушаю рассказы моего любезного извозчика. Он из Баодинфу. Говорит, что у них в «Ихэцюань» («боксерское общество»)[68] поступает весь бедный люд.

Проезжаем мимо деревушки. На ее воротах надпись: «Справедливость заслуживает уважения». Толкую смысл надписи возчику, и он мне по этому поводу рассказывает, что когда у них в деревне у некоего Вана умерла жена, то мать Вана положила в гроб все деньги, скопленные покойной при жизни. А живут-то они бедно...

В городе Лицюане масса плодов. Груши здесь круглые, как яблоки, и очень сочные. Впервые попробовал жужубы. Вкусно, но набивают оскомину.

Приезжаем в Цяньчжоу. Едем мимо христианской церкви, комендатуры, большого храма Тайшаня, по душным и пыльным улицам. На некоторых воротах к верхней балке прилеплены чашки. Это — жертвы покойнику. В чашки обычно кладется рис или какая-нибудь другая еда. Возчик Чжэн рассказывает, что, кроме еды, в жертву следует приносить еще три чашки чая и шесть чашек водки. Сыновья покойного сжигают бумажные изображения денег и драгоценностей и при этом льют чай и водку вокруг жертвенного стола. Затем трижды молитвенно склоняются над пеплом.

Останавливаемся в харчевне. Мулы по своему обыкновению сейчас же ложатся навзничь, и воздух перестает быть воздухом: пыль плотной завесой закрывает от нас окружающий мир.

9 сентября. Сегодня праздник чэнхуана. Когда подъезжаем к Чэнхуанмяо, народу уже много, несмотря на то, что солнце еще не взошло. Женщины, особенно старухи, преобладают. Они покупают желтую бумагу и курительные палочки, торгуются, идут и возжигают, кланяясь повсюду: в храмах, на мосту, перед каменным подобием фонтана, из которого брызжет вода, перед буддийской статуэткой, перед демонами при входе, перед всеми решительно статуями и изображениями, даже перед Чжун Куем, стоящим в угрожающе озверелой позе. В главных залах женщины, толпой склонившись перед алтарем, весьма затейливо убранным плодами, печеньями и цветами, нестройно напевают. Даос, стоящий сбоку, бьет в чашку одной рукой, а другой, смеясь, протягивает блюдо для сбора чохов.

Оглушительный треск ракет, масса горящей бумаги и свеч, нестройный хор толпы и гнусавое пение монахов — все это и создает религиозное настроение, с голь живо напоминающее мне с детства знакомые картины русских религиозных праздников. И действительно, при всем своем несходстве форм религиозный уклад Китая по существу весьма напоминает «святую» Русь.

Великолепные, величественные храмы рядом с убогими жилищами, несметное количество паразитов — монахов, собирающих деньги тут же, у иконы; вотивные приношения богу как памятка ему о совершенных им «чудесных исцелениях» (картонные глаза, уши и т д.); крестные ходы неистовой толпы; стуканье лбом в пол церкви; пламя свечей перед алтарем; ризы, золото, роскошь в храме и бедный люд; вой жрецов, проповедь будущей жизни, в которой зачтутся все страданья земные, и т. д. Та же, давно известная картина!

И так же, как на Руси, религиозны в основном только женщины. Рабское положение женщины делает ее религиозной. Без веры во что превратилась бы ее жизнь? Религия питает ее мечты и фантазию. Она идет в храм с робкой душой и, разумеется, уносит из дому немалую толику в лапы хэшанов и лаодао. Мужчины же приходят смотреть и курить опиум. Рядом с молящимися группами у самого подножия алтаря лежат курильщики всех сортов, кончая нищим юношей в рубище, и медленно нагревают на ложке яд. В одном из боковых приделов за столами идет азартная игра.

Едем. Долго плутаем в лессовых дорогах. Наконец находим искомое место, а в нем — памятник с чжурчжэньской надписью. С вершины холма любуюсь пейзажем: зеленые и красные полосы лесса, скаты и террасы, дымка гор.

Возвращаемся в Цяньчжоу, в ту же самую гостиницу «Человеколюбия и справедливости».

11 сентября. На ослах, а вернее, просто пешком поднимаемся в горы, где, согласно указаниям отца Чжана, находится могила танского императора, а при ней — шесть знаменитых лошадей.

Поднимаемся — и перед нами открывается чудный горный вид. Мягкие, нежные, зеленые тоны холмов, террасы красного лесса и исчерченная равнина с разбросанными деревушками.