В тени

«Мужество – самая прекрасная и возвышенная черта мужчины. Тот, у кого нет мужества, не мужчина. Великолепно мужество атаки. Человек отбрасывает в сторону все, что чуждо великой идее, и, свободно дыша, с ликованьем бросается вперед. Мужество окрыляет мужчину и переполняет его сердце. Наступление – высшая точка жизни. Мужественен тот, кто готов поставить все на карту и победить или проиграть. Тот, кто никогда не бросался вперед, не жил по-настоящему, а значит, и не стал настоящим мужчиной».

Николай закрыл книгу и швырнул ее в сторону. Он еще раз посмотрел на убитых немцев и, впервые с начала войны, понял, что никакая идеология, основанная на уничтожении людей, никогда не сможет сломить волю его товарищей по оружию.

Через две минуты они двинулись снова на восток, оставив после себя трупы гитлеровцев и сожженный грузовик.

***

Корнилова Нина стояла около вагонного окна и смотрела на мелькавшие вдоль дороги деревья и постройки. Их санитарный поезд 2612 направлялся на Западный фронт, где шли ожесточенные бои. Сегодня, проснувшись после суточного дежурства, она почему-то подумала о лейтенанте Смирнове.

«Интересно, жив он или погиб в этой огненной мясорубке?», – размышляла она. Ее родной город заняли немцы; и теперь там, где она так любила гулять и проводить время с подругами, наверное, гуляют враги. От этой мысли ей стало как-то не по себе. Поезд резко дернулся, стал притормаживать, а затем и вовсе остановился. Нина посмотрела в окно: за стеклом окна, возле насыпи, валялись разбитые железнодорожные вагоны, у которых копошились военнослужащие.

«Что они там ищут?» – подумала Нина.

Паровоз пронзительно засвистел, словно подавал сигнал о прибытии.

– Давайте, девочки, бегом! – услышала она команду капитана. – Быстро грузим раненых.

Нина выскочила из вагона. Вокруг суетились десятки людей, многие из которых тащили носилки с ранеными.

– Чего стоишь с раскрытым ртом?! – закричал на нее один из санитаров. – Давай, принимай!

Нина бросилась обратно в вагон и стала указывать, куда кого укладывать. Час погрузки пролетел, как в кошмарном сне. Вскоре мест в вагонах уже не было, а на перроне оставалось еще много искалеченных красноармейцев.

– Простите, милые, – словно оправдываясь перед ними, шептала она.

– Дочка, помоги! – доносилось с перрона. – Не бросайте…

Наконец паровоз снова засвистел и нехотя тронулся. За окнами поползли разрушенные бомбами строения, которые вскоре слились с мелькающими деревьями.

– Дочка, сверни самокрутку, – попросил пожилой боец, руки которого были замотаны грязными бинтами.

Нина взяла кисет, бумагу и попыталась скрутить цигарку, однако у нее ничего не вышло.

– Смотри, сестренка, как это делается, – подбодрил ее боец, лежавший рядом. – Ничего, научишься…

– Прекратить курить! – приказал проходивший по вагону капитан. – Сгорите! А вам, Корнилова, пора начинать перевязку.

Нина вышла в тамбур и, бросив недокуренную бойцом цигарку на пол, раздавила ее носком сапога.

– Нина! Где ты шляешься? Я тебя устала искать! – произнесла врач, открыв дверь тамбура. – Сейчас Иван Григорьевич начнет делать операции нужно подготовить наиболее тяжелых красноармейцев.

Они вошли в вагон, и вдруг рядом что-то грохнуло. Вагон, как-то неестественно шатнулся из стороны в сторону; осколки вспороли обшивку вагона. Немецкие самолеты, словно коршуны, накинулись на санитарный поезд. Бомбы рвались рядом с вагонами, убивая живых и добивая раненых. Казалось, этому аду не будет конца; но вдруг все стихло! Нина поднялась с пола и увидела неподалеку врача. Из головы убитой женщины тонкой струйкой сочилась кровь.

***

После полудня надзиратель открыл камеру.

– Мерецков! На выход! – громко выкрикнул он.

Кирилл Афанасьевич с трудом поднялся и направился к выходу.

– Лицом к стене! – скомандовал надзиратель и, схватив его за шиворот, ткнул головой в стену.

Затем последовала команда:

– Вперед!

Генерал шел вдоль длинного узкого коридора, в котором чернели двери камер. Он хотел обернуться, но сильный толчок в спину едва не свалил его с ног. Его вывели на тюремный двор, где уже стояло несколько арестантов.

– Лицом к стене! – снова произнес конвоир и ударил замешкавшегося генерала прикладом в спину.

Их быстро погрузили в «воронок», и машина выехала из ворот тюрьмы.

«Куда нас везут, – думал Мерецков, – неужели на расстрел?!»

Он посмотрел насидевших рядом с ним, но их лица были абсолютно бесстрастными.

«Неужели, они ничего не понимают? – с ужасом подумал генерал. – А, может, им уже все равно?!»

«Воронок» резко затормозил.

– Выходи! Быстрее строиться! – послышались команды конвоира.

Мерецков обернулся и сразу узнал место, это был железнодорожный вокзал. Их загрузили в вагон, в котором уже находились арестанты. Поезд протяжно загудел, дернулся и тронулся. Народу в вагоне было так много, что все стояли на ногах, поддерживая друг друга. Их не кормили более трех суток, а справлять естественные нужды приходилось в одном из углов вагона. На четвертые сутки состав остановился.

Когда их высаживали из вагона, многие из арестантов просто валились на землю, не в силах держаться на ногах…