В тени

«Кто живет прошлым, тот не имеет будущего», – вспомнил он слова народной мудрости; однако анализ своих поступков позволял ему отбирать из людей, его окружавших, тех, на кого он мог опереться в эти суровые военные дни.

Неожиданно для себя он почему-то вспомнил бывшего наркома НКВД Ежова. С чем это было связано, он никак не мог понять. Вождь, раскурил трубку и сел в кресло. На веранде было темно, однако, это не мешало его воспоминаниям. Он снова взглянул на окно, в которое, словно раненная непогодой птица, бился и стучал дождь.

Сталин, с невнятным чувством внутреннего беспокойства, неторопливо начал перебирать в памяти детали разговора с Ежовым. Он хорошо помнил потное лицо наркома, и это воспоминание невольно вызвало у него усмешку.

«Как этот недоумок, – вспоминал Сталин, – желая подольститься ко мне, ляпнул, что «ежовые рукавицы» не будь они надеты на руки гениального вождя, ничего бы, не стоили!»

Эти слова Ежова вызвали у него неоднозначную реакцию.

– Постой, постой, товарищ нарком, здесь ты глубоко заблуждаешься! Может, ты решил, что я не совсем тебя понимаю? Нет, товарищ Ежов, у тебя ничего не получится! Вся ответственность за то, что сейчас совершается сотрудниками НКВД,в том числе промахи и прямые преступления, лежит исключительно на тебе, и не смей больше пытаться переложить ее на меня и на партию!

Согласно информации с мест, чистка партийных рядов, задуманная, как кампания по обновлению и омоложению кадров, приобрела, под руководством Ежова, угрожающие размеры. Щупальца спрута, именуемого народным комиссариатом внутренних дел, неустанно вытягивали расстрельные списки из всех областей гигантской страны; а партийные органы на местах активно сочиняли эти списки, перевыполняя спущенные Ежовым разнарядки; при этом избавлялись от конкурентов и неугодных, сводили личные счеты, порою включая в списки, ни в чем не повинных людей… Сталин вспомнил, как просил его Хрущев увеличить данную Ежовым разнарядку хотя бы в два раза!

Вождь затянулся дымом. Понимал ли он тогда, к каким последствиям это может привести? Безусловно, ведь счет расстрелянных шел уже на сотни тысяч. Сотрудники НКВД, за проявленные оперативные показатели, стали получать оклады в четыре раза выше, чем при бывшем наркоме Ягоде. Именно тогда, при этой встрече, Сталин понял, что должен взять ситуацию в свои руки.

«Эту машину пора притормозить, – решил он, – иначе она подомнет под себя все! Да и структура кадров в ведомстве Ежова уже не соответствует его новым задачам. Теперь, когда Великая чистка, в основном, завершена, на местах потребуются не слепые полуграмотные исполнители, которых набирал Ежов, а люди с юридическим образованием, способные достойно следить за соблюдением законности в государстве. Что касается самого Ежова, он сделал свое дело; и не ему, безграмотному дураку с инициативой, решать эти новые задачи…»

Докурив трубку, Сталин вернулся в теплую комнату, снял безрукавку и сел за письменный стол. Все было как в то утро, когда его взгляд остановился на вырезанной из «Огонька» репродукции картины, на которой запорожцы сочиняли письмо турецкому султану. Ему нравилась эта картина, а соленый текст письма он любил при случае процитировать гостям во время мужского застолья: «Какой ты лыцарь, если не можешь голой ж… ежака убить?»

«Надо же, какое забавное совпадение! Ежака убить, было тогда делом нехитрым, – вспоминал Сталин, и даже «лыцарская» задница для этого нашлась».

Он тогда позвонил Лаврентию Берии и в течение пяти минут решил вопрос с Ежовым.

«Что нужно сделать, чтобы остановить отступление Красной Армии? Где найти людей, способных переломить хребет Гитлеру?! На кого опереться?! Ворошилов, Буденный – это смешно! Нужны люди типа Жукова, которые могут железной рукой очистить армию от трусов и пораженцев. Мехлис? Но он не военный; он только и может, что расстреливать генералов. Нет, он явно не годится для этой роли!»

Неожиданно Сталин вспомнил о Мерецкове, о котором еще накануне ему напомнил все тот же Хрущев. Он хотел отбросить эту фамилию в сторону, но что-то заставило его написать ее на листке перекидного календаря.

***

Вечером конвоир вывел Смирнова из сарая и, подталкивая прикладом в спину, повел его к избе, где размещался Особый отдел. Николай вошел в горницу и сразу же увидел Говорова, который сидел за столом и о чем-то разговаривал с коллегой. У открытого окна стоял еще один офицер и чистил пистолет. Смирнов, сразу вспомнил, как час назад этот офицер и двое сопровождающих красноармейцев увели из сарая трех бойцов и расстреляли в ближайшем к избе овраге.

– Ваш офицер? – спросил чекист Говорова, указывая рукой на Николая.

– Наш, – произнес Геннадий Степанович, рассматривая Смирнова. – Я почему-то думал, что вся ваша рота погибла, а выходит, что нет.

– А меня чуть не расстреляли вот эти люди! Говорят, что я предатель, немецкий шпион или дезертир. Вы давно из Москвы?

Говоров улыбнулся.

– А, как ты хотел? Война, Смирнов, война! Лес рубят – щепки летят.

Он встал из-за стола и крепко прижал Николая к груди. Держа его за плечи, внимательно посмотрел ему в глаза.