В тени

– Эта должность, конечно, не по мне, – улыбнулся он. – Я сам больше командиром был. Как призвали в девятнадцатом году в Красную Армию из Нижегородского университета, так и командую до сих пор! Поначалу, конечно, был рядовым на белогвардейских фронтах, прошел курсы красных командиров. А потом пошло… Командир взвода, роты, батальона, полка, дивизии. Как говорится, прошел все ступени!

– Я помню, как впервые дни войны ваша дивизия отличилась под Перемышлем, – сказал Мерецков. – Не отступила ни на шаг, пока немцы не начали обходить ее.

– Это была уже не моя дивизия, – скромно возразил Власов. – За два месяца до войны, я сдал ее и получил механизированный корпус! Правда, механизированным он был лишь на бумаге.

– Говорят, вы и в Китае были? – вступила в разговор жена Мерецкова, которая, до этого момента, молча, слушала мужчин. – Орден там получили?

– Было такое дело, – тихо произнес Власов, – получил; но его и золотые часы у меня отобрали сотрудники НКВД.

Андрей Андреевич начал рассказывать о семье, и Мерецков узнал от него, что Власов женат в третий раз.

– На детишек мне не везло! – словно подводя итог, произнес Власов. – Был ребенок от Агнессы, но погиб под бомбежкой…

В комнате стало тихо.

«На карьериста или выскочку из выдвиженцев предвоенных лет, вроде бы, не похож! – размышлял Кирилл Афанасьевич. – И в Китай уехал задолго до того! А после такой должности за кордоном вполне мог оказаться в застенках НКВД с обвинением в работе на японскую разведку. Но, Власов, вернулся и позже стал комдивом! И это при нем девяносто девятая стрелковая дивизия заняла первое место в РККА! Должность заместителя его явно тяготит, так как он, похоже, любит держать вожжи в своих руках. Перевести его в штаб? А, если он глаза и уши самого Сталина?! Пожалуй, стоит проверить его «на вшивость»…».

– Андрей Андреевич, – обратился он к Власову, – есть у меня для вас одно предложение. Не знаю, может ли оно вас как-то заинтересовать, но, все же…

Власов повернулся и в упор глянул на Мерецкова. Глаза их встретились. Они долго всматривались друг в друга. Наконец Мерецков продолжил:

– Сложная обстановка у командарма второй ударной, Клыкова. А ведь мы, я имею в виду себя и Ставку, возлагали на него большие надежды. Мне одному не разобраться в этом вопросе. Надо кому-то на фронтовом хозяйстве сидеть, ведь у нас, помимо второй, еще три армии… Хочу направить вас к Клыкову с полномочиями от фронта. Я – здесь, а вы – там. Надеюсь, в четыре руки управимся, если не будем мешать друг другу!

Мерецков затаил дыхание, ожидая ответа Власова; но тот молчал, так как хорошо понимал, что Мерецков хочет хоть на время от него избавиться.

«Почему он предложил мне именно 2-ую ударную армию? – думал Власов. – Разве, он не знает, в каком положении она находится?! Похоже, он боится последствий!»

– Но армия в окружении… – тихо произнес Андрей Андреевич. – Там нет боеприпасов, продуктов питания…

– Вам ли этого бояться?! Вот освободим проход и вперед! Сталин обещал еще одну армию…

«Похоже, он не верит в эту мифическую армию, – размышлял Мерецков, поедая глазами Власова. – Ну, соглашайся, соглашайся же!»

– Хорошо, Кирилл Афанасьевич, я приму армию, – все так же тихо произнес Андрей Андреевич, – только согласуйте свое решение со Ставкой. Я бы не хотел садиться на занятую должность, это не в моих правилах.

– Вот и договорились, – радостно заключил Мерецков.

«Как быстро мне удалось решить этот вопрос! – думал он. – Неужели, Власов не догадался о моем плане? Зачем мне этот любимец Сталина? Работать под его присмотром я не собираюсь, два медведя редко уживаются в одной берлоге! Нужно срочно переговорить со Сталиным! Скажу, что Власов сам напросился. Главное, чтобы Ставка согласилась на замену Клыкова! А, если откажут?! Нужно убедить их, что Власов необходим именно там, а не здесь…».

Тем временем Власов встал и направился в прихожую. Накинув шинель, он покинул квартиру Мерецкова.

***

2-ая ударная армия продолжала сражаться, атакуя превосходящие силы противника. За последние недели, пока шли бои за восстановление коридора, ни одна машина с продовольствием не пробилась в этот «мешок». По ночам летали «кукурузники» и сбрасывали сухари и тушенку. Но, разве накормишь десятком сухарей целую армию?! Особенно тяжело было госпиталям.

Появились первые проталины, и армия стала переходить на «подножный корм». Красноармейцы вооружались ножами и ножницами и стригли с еловых лап зеленые иголки. Все это настаивалось на кипятке, и этим раствором поили каждого раненого бойца. Многие бойцы отказывались принимать этот горький напиток, и тогда в дело вступал представитель Особого отдела, который, под страхом расстрела, заставлял пить раствор, объясняя это тем, что тот спасает от цинги. Это было правдой: у людей, из-за отсутствия питания, начали выпадать зубы, обессилевших бойцов приходилось отправлять в госпиталь, словно пострадавших от вражеской пули, а это было сродни дезертирству и членовредительству, за которое ставили к стенке.