В тени

Нина написала письмишко Смирнову и, сложив треугольником, сунула его в карман халата. Выйдя из палатки, она столкнулась с военврачом, который сопровождал незнакомую ей женщину.

– Собирайся, Корнилова: поедешь с Измайловой, – приказал он.

Нина критически осмотрела женщину: невысокая, в замурзанной шинели, подпоясанной брезентовым ремнем, в ботинках с обмотками. Все это жалкое одеяние сидело на ней относительно ловко, а шапка-ушанка, сбитая на затылок, придавала Измайловой какой-то задорный вид.

– Возьмете полуторку и попытаетесь провезти сквозь коридор раненых.

Заметив недоуменный взгляд Нины, врач быстро затараторил:

– Я понимаю, что днем прорываться сложно; но другого пути у нас нет.

– Но нам сказали, что госпиталь раненых не принимает, – возразила Нина.

– Знаю, Нина, знаю. А, ты исхитрись и сдай их! Главное, добудь хоть несколько флаконов эфира! Объясни, что у нас много тяжелораненых! Чем мне их усыплять? Ну, как: рискнешь?!

– Попробую, – ответила Нина. – Все мы тут рискуем.

Госпиталь был удален от медсанбата на тридцать километров. Дорога в него шла через густой лес, который буквально кишел дезертирами, немецкими диверсантами и снайперами. Последние ежедневно охотились за смельчаками, пытавшимися проехать этой дорогой.

В кузов положили раненых, которых могли спасти лишь в госпитале. Побитая, изношенная полуторка запрыгала на лежневке, как горная коза. Через двадцать километров автомобиль попал под обстрел. Осколки мин расщепляли борта машины; но Измайлова, будто не замечала этого, вцепившись в баранку, она гнала машину вперед, словно не было этого кромешного ада, словно не пробивали лобовое стекло пули немецких снайперов.

«Лишь бы не было прямого попадания!» – шептала, как заклинание, Нина, наблюдая за взрывами, встающими то слева, то справа от машины.

Наконец минометный обстрел прекратился; но тут приспела новая беда: зашипел радиатор и из-под капота грузовика повалил пар. Нина выбралась из кабины и отошла от машины метров на пять. Где-то недалеко от нее хлопнул винтовочный выстрел. Пуля сорвала шапку. Нина подняла ее и увидела в ней дырку. Следующая пуля ударила в березу, за которой она успела укрыться.

– Веселится, сволочь! – усмехнулась Измайлова.

Она залила из ведра в радиатор растопленный на горячем моторе снег, и они поехали дальше.

***

– Прочитайте это, – распорядился Сталин, будто брезгуя взять листок в руки, хотя текст был переведен с немецкого и перепечатан на машинке.

Василевский мельком взглянул на Верховного Главнокомандующего и стал читать, поначалу бесстрастно, потом с некоторым выражением:

– Война скоро закончится! Для победы необходимо напрячь все силы, забыть о нервах, о жалости. Убивай, убивай, убивай! Нежность понадобится лишь после войны. Обо всем и ибо всех думает фюрер! Каждый немец должен убить сотню русских – это норма! Сейчас мы на мировом стадионе играем русскими головами; потом будем играть головами англичан; а там покажем и старому еврею Рузвельту, этому паралитику, чего мы стоим…

Василевский замолчал и посмотрел на Сталина. Пауза явно затягивалась.

– Что скажете, товарищ Василевский? – спросил, наконец, вождь.

– Какой-то курьез, товарищ Сталин. Бред ненормального человека.

– Это не курьез. Вы прочитали документ большой политической силы! Однако мы отвлеклись… Что там у вас?

До этого момента, Василевский докладывал Сталину о положении дел на Волховском фронте. Теперь вождь снова пристально глядел на него.

– Что думает о сложившемся положении Мерецков? – внезапно спросил Василевского Сталин. – Вам не кажется, что он сгущает краски?

Василевский поежился от холода глаз Верховного. Лицо его побледнело, он думал, как лучше ответить на этот вопрос Сталина.

– На Волховском фронте – довольно сложная обстановка. Две армии удерживают проход у Мясного Бора; но противник усиливает нажим, чтобы лишить 2-ую ударную армию возможности маневрирования. Много сил ушло на восстановление коридора. 2-ая ударная армия продолжает атаковать, но ей не хватает сил, боеприпасов, а главное, продуктов питания – люди пухнут от голода!

Василевский подошел к карте, но Сталин досадливо махнул рукой.

– Не сейчас! – сказал он. – Вызовите на связь Мерецкова. Мы будем говорить с ним через два часа. Можете идти, товарищ Василевский.

Когда Сталин остался один, он вновь оглядел карту, но взор его был равнодушен. Потеряв надежду разгромить группу армий «Север» единым ударом трех фронтов: Ленинградского, Волховского и Северо-Западного, вождь уже не испытывал к операции острого интереса. Его охватило смутное беспокойство при мысли о положении в Крыму, однако, там сидел Мехлис, ежедневно твердивший, что не подведет, а ему он верил всегда. Сталин отошел от стола и глянул во двор. За окном господствовал март!

«Вот и весна на пороге, – подумал он, щурясь от яркого солнца. – Что она нам принесет, кто выиграет от ее прихода? Генерал Распутица непременно скует механизированные части вермахта, а значит, весна – наша союзница».