В тени

– Задача нашей армии, – снова возвратился к теме доклада Власов, – остается той же. Мы должны помочь Ленинграду! Однако, сейчас необходимо сосредоточиться на некоторых частностях. Будет ли пополнение? Будет! Дел хватит всем! Страна готовится к новым боям, она готовит могучие резервы. Немцы готовятся к наступлению, но скоро перейдем к наступлению и мы. Их силам, как бы ни были они велики, мы противопоставим собственные силы.

Речь свою Власов закончил весьма картинно:

– Я начну с восстановления дисциплины и порядка. Никто не уйдет из моей армии просто потому, что ему так захотелось. Люди из моей армии будут уходить либо с орденами на повышение, либо на гибель!

Полюбовавшись произведенным эффектом, он добавил:

– Относительно последнего, я, конечно, пошутил. Сам не люблю эту меру; но буду безжалостно пресекать любое проявление недисциплинированности!

В комнате повисла напряженная тишина. Власов резко развернулся и вышел из кабинета.

***

Кирилл Афанасьевич растревожился не на шутку. Вечером ему позвонили из Ставки и приказали прибыть в Москву. Он, было, попытался узнать, чем это вызвано, но ему не ответили.

Мерецков направлялся в Кремль в подавленном состоянии. То, что произошло накануне, не поддавалось разумному толкованию. Генерал полагал, что за девять месяцев войны, два из которых он провел в тюрьме, можно было бы привыкнуть к непредсказуемости сталинских поступков. Мерецков хорошо понимал, что ему не удалось выполнить последний приказ вождя – взяв Любань, соединиться с армией Федюнинского, прорвав тем самым блокаду Ленинграда. Но этому мешало множество веских причин, в том числе, отсутствие резервов, боеприпасов и продовольствия. Поэтому генерал считал наиболее логичным смещение его с поста командующего фронтом и был готов к такому повороту событий. Однако то, что произошло 23 апреля 1942 года, было за пределами здравого смысла.

За неделю до этого, Мерецков отправил генерала Клыкова в госпиталь, заверив того, что сделает все от него зависящее, чтобы облегчить положение окруженной немцами армии. 2-ую ударную принял опытный генерал Власов. Мерецков не сомневался, что, вкупе с таким комиссаром, как Зуев, дело Власов поправит. Конечно, без новых резервов, с измученными голодом людьми многого не добьешься, но выправить положение было вполне возможно.

«Что же происходит? – горестно подумал Мерецков, сидя в «Дугласе». – Как могла Ставка пойти на подобное безумие?! Почему судьба ставит мне подножку в решающий момент? Может быть, это расплата за предыдущее везение? Ничего себе везение, одиночная камера и ночные допросы. Ладно, забудь об этом, ты просто не имеешь права все это помнить, по крайней мере, сейчас, когда идет война. Ведь это твои войска взяли Тихвин, Лодейное Поле и ты проверил на опыте свой новый маневр бить немца по трем сходящимся в одной точке направлениям. И, самое главное, получилось! А, что сейчас?»

Кирилл Афанасьевич вспомнил вчерашнее утро, когда ему доложили о прибытии командующего Ленинградским фронтом генерал-лейтенанта Хозина. Это было так неожиданно, что Мерецков сразу понял, что нужно ждать чего-то непредвиденного.

«Чего это он без предупреждения? – мелькнуло в голове Мерецкова. – Наверное, приехал для координации общего наступления на Любань. Буду просить, чтобы передал 54-ую армию Федюнинского нашему фронту».

Генерала Хозина Мерецков знал достаточно хорошо, но в приятельских отношениях они не были. Когда, после известных перемен в руководстве РККА, как грибы после дождя, стали появляться новые люди, Хозин ни в чем особенном не преуспел и, по слухам, считал себя обойденным вниманием руководства страны.

Звездный час Хозина пришел в сентябре 1941 года, когда генерал армии Жуков отправился в Ленинград с запиской Сталина, в которой тот приказал Ворошилову сдать Жукову управление фронтом. Тогда Жуков прихватил с собой Федюнинского и Хозина. И когда позднее Сталин в аварийном порядке затребовал Жукова обратно, спасать Москву, тот оставил, вместо себя, Ивана Ивановича Федюнинского, которого тянул за собой наверх еще с Халхин-Гола. Хозин тогда занял должность командующего 54-ой армией вместо Кулика, которого Сталин разжаловал из маршала в генерал-майоры за сдачу немцам Шлиссельбурга.

20 октября 1941 года немцы, опередив наступление Ленинградского фронта, рванули к Тихвину; генерал Федюнинский испугался ответственности и обратился в Ставку с просьбой поменяться местами с Хозиным, этот рапорт был удовлетворен Сталиным.

Теперь Хозин неожиданно возник в кабинете Мерецкова. Его хромовые сапоги были в идеальном порядке, несмотря на то, что на дворе стояла весна.

«Чего он сияет?» – недоуменно подумал Мерецков, и внутри у него что-то екнуло.

Хозин по-хозяйски прошелся по кабинету. От всей его фигуры исходило чувство превосходства.

– Здравствуйте, Михаил Семенович, – радушно приветствовал его Мерецков. – Какими судьбами?

– Вот! – с торжествующей улыбкой произнес гость, забыв ответить на приветствие.

Он достал из кармана кителя и протянул Мерецкову листок бумаги.

***