Для Аурангзеба завоевание Декана стало целью всей жизни, граничащей с одержимостью. В 1682 году он перенес свой двор и ключевые элементы властного аппарата значительно южнее, на Декан, и отныне правил из огромной мобильной шатровой ставки, которая до конца его правления заменяла ему столицу. Ни сам падишах, ни имперские институты не вернулись в сердце страны до самой смерти правителя двадцатью пятью годами позже. Это было крайне недальновидно в период, когда важнейшие фискальные и военные институты империи чувствовали на себе все большую нагрузку в ключевом могольском регионе на севере Индии. Повышение земельных налогов, распределение их между знатью, державшей джагиры, и периодическое перемещение этой знати по империи были сопряжены с административными и политическими сложностями. За имперскими чиновниками, которые управляли этой системой, приходилось постоянно наблюдать, чтобы они не вступали в коррупционные сговоры с местными землевладельцами (заминдарами). Аурангзеб находился слишком далеко и был слишком одержим своей кампанией, чтобы за этим следить28
.Вся система правления зависела от способности имперских чиновников убеждать и уговаривать заминдаров отдавать часть излишков сельскохозяйственной продукции. Во второй половине XVII века богатство многих провинций росло, и это делало заминдаров все состоятельнее и непокорнее. Далеко не главным, но все же довольно значимым фактором в ослаблении центральной власти стало то, что падишах, занятый покорением Декана, больше не мог совершать периодические поездки по важнейшим провинциям империи. В прошлом эти регионы служили аренами для проявления великодушия и работы системы личного покровительства, но также были источниками власти. К 1690-м годам знать все чаще стала утверждать, что получить обещанный доход с джагиров можно лишь в том случае, если держать их годами. Разумеется, в связи с этим она начала противиться ротации. Еще одной проблемой было то, что Аурангзеб пытался завоевать Декан с помощью традиционной для Моголов комбинации кнута и пряника. В качестве пряника деканским элитам предлагались щедрые джагины. Поскольку значительную часть Декана разоряли набеги маратхов, а урожаи и скот шли в пищу могольским армиям, джагиры местному дворянству предполагалось выделять на севере страны. В результате земля, доходы с которой и так сокращались, оказалась в еще большем дефиците.
По мере старения Аурангзеба ситуация усугублялась. Падишах всегда был властен, несговорчив и зациклен на своих идеях. Такие черты редко смягчаются с возрастом. К 1690-м годам многие представители могольской элиты поняли, что попытки падишаха покорить южные регионы становятся опасно контрпродуктивными. Аурангзебу перевалило за восемьдесят, и даже многие его ровесники, не говоря уже о старших чиновниках и родственниках, к советам которых он мог бы прислушаться, давно умерли. Более молодые члены его свиты в основном были “льстивыми выскочками, которые слишком боялись упрямого старика, чтобы заикнуться о смене курса”. Из сыновей Аурангзеба умный шахзаде Муаззам давно понял, что попытка взять юг военной силой безнадежна и опасна. Он годами пытался убедить в этом Аурангзеба, но в конце концов отец приказал арестовать его за посягательство на собственную власть29
.К моменту смерти падишаха во взрослую жизнь вступили даже некоторые его правнуки. Разумеется, многие из них были крайне недовольны сложившейся ситуацией. Разумеется, падишах боялся за трон и за жизнь. Чтобы защититься от сыновей и внуков, он радикально сократил их доходы, а следовательно, и размер их домохозяйств и личных военных отрядов. Прекрасным поводом к внедрению такой политики стал растущий дефицит земли и доходов с джагиров. При прошлых падишахах шахзаде были гораздо богаче любого из представителей знати, но в 1707 году, когда умер Аурангзеб, дела уже обстояли иначе. Хотя раньше о таком нельзя было и подумать, важнейшие представители благородного сословия сохранили нейтралитет в конфликте за право сменить Аурангзеба, а затем вступили в практически равные переговоры с новым падишахом Бахадур-Ша-хом. Бахадур был компетентным правителем. Если бы он провел на троне средние для прошлых могольских падишахов 25 лет, монархия, возможно, вернула бы себе величие. Однако он взошел на престол в 64 года, а потому такой расклад был крайне маловероятен. После его смерти в 1712 году конкурирующие фракции в составе элиты вступили в противоборство, чтобы посадить на трон угодного им шахзаде. Несомненно, меньше всего они хотели, чтобы на престоле оказался сильный человек, решительно настроенный вернуть династии реальную власть. Отныне могольские принцы проводили отрочество и юность в гареме, в связи с чем их потенциал как лидеров сильно сокращался30
.