В тени двух богов

Сейчас же они горячо принялись обсуждать новость, связанную с получением Марком тоги взрослого. Для них это было неожиданной милостью цезаря, хотя Домиция и подозревала, что здесь не обошлось без благодатного влияния Сабины. Несмотря на то, что августейшая пара находилась в ссоре, и уже несколько лет супруги не жили под одной крышей, Адриан все-таки прислушивался к своей жене.

– Ты очень нравишься императору, – говорила Домиция Луцилла. – Это дает нашей семье право надеяться на будущие милости. О, боги, нам надо не упустить удачу!

– Клянусь Юпитером, я буду стараться, мама! – смущенно обещает Марк, вспоминая горящие глаза Адриана.

Обязательство, данное матери, накладывает на него особый обет послушания, однако имеющий четкие границы. Что если Адриан хочет видеть в нем Антиноя, только не греческого юношу, а римского? Правда, Антиной не был таким знатным, как Марк, и связь патриция с вольноотпущенником никогда не возбранялась. Но с Марком другое дело.

Разве своими близкими отношениями с цезарем он не уронит честь семьи, не опозорит род?

Свои тревоги и сомнения он не доносит матери. Для чего ее беспокоить? Зачем ставить перед трудным выбором ее и прадеда Регина? Хотя для Регина, наверное, не существовало дилеммы в таком деликатном и важном вопросе. Марк чувствует, что прадед из-за власти готов на все, даже пожертвовать своим внуком или, хотя бы, частью его тела.

Лунный свет уже пробивается в узкие отверстия окна, когда Домиция Луцилла покидает сына. Она уносит с собой масляную лампадку и ее блуждающий огонек, двигается по коридору все дальше и дальше, погружая комнату во мрак. Только аромат пестумских роз еще висит в воздухе – во дворце Адриана его добавляют везде, даже в масло светильников.

Теплый, еще не остывший воздух проникает в помещение, овевает Марка, сулит ему сладкие сны. Но он не спит, все думает о разговоре с матерью. Рядом на столике стоит поднос с фруктами, он тянется, берет финики, ест.

Внезапно, он чувствует, что кроме ночного ветерка в комнате кто-то есть, кто-то живой. Неужели воры? Но виллу охраняют преторианцы. Император? Марк беспомощно вжимается в кровать, чувствуя, как его бросает в жар.

В едва различимом лунном свете он видит, как к нему приближается белая фигура – большая, бесформенная, похожая на огромный снежный ком, катящийся с горы. Однажды в Риме выпал снег, что было огромной редкостью, и Марк с друзьями спускал с Целия такие ледяные шары. Снежный ком все ближе и почти докатившись до кровати, он внезапно раздваивается, превращаясь в два, ясно различимых человека.

Нет, это не император!

– Кто вы? – спрашивает он едва слышно.

– Мы рабы на вилле, – отвечает девичьим голосом одна из фигур. – Я Бенедикта. Со мной Феодот.

– Что вам нужно?

– Нас послал великий цезарь. Он сказал, чтобы мы исполнили все твои желания, господин.

– Мои желания? – замялся Марк.

– Конечно! – засмеялась негромким воркующим смехом Бенедикта.

Феодот в это время зажег лампаду и поставил ее на столик рядом с фруктами. Марк увидел очень молодого, лет двенадцати, чернявого мальчика, одетого в тунику. Бенедикта оказалась милой девушкой, тоже молодой и стройной. Она была немногим старше Марка. А еще он заметил в одной из стен напротив едва уловимый свет, бьющий из неприметной щели. Или из отверстия. За ними кто-то наблюдал. «Это Адриан!»

Марку тут же вспомнились слова, сказанные ему утром цезарем об обладании, о страсти. Адриан приказал отпустить себя, с головой погрузиться в омут желаний. Но хотел ли он на самом деле, чтобы Марк потерял девственность в Тибуре? Что если это испытание? Возможно, Адриан хочет убедиться в умении Марка владеть собой в трудные минуты, когда он подвергается искушениям, которые выдержит не каждый смертный? Ведь Адриан, почти бог, могущий управляться со страстями. Даже его связь с Антиноем не выглядела безумством на фоне упорядоченной и неторопливой жизни, которую вел царственный любитель искусств.

Антиной мог быть всего лишь украшением, дорогим перстнем на пальце, которым можно похвастать перед друзьями и заставить их восхищаться, будто совершенным произведением искусства.

Меж тем, Марк почувствовал пальцы девушки на своем теле. Ее рука ласкает, гладит шею, грудь, опускается ниже. Феодот по приставной ступеньке забрался на ложе и прилег рядом. Он начинает целовать Марка, прижиматься к нему все сильнее и сильнее. Но Марк инстинктивно отстраняется от них: от мальчика и от Бенедикты.

– Мы ходили в термы, господин, – сообщает Бенедикта, думая, что Марка смущает запах, которым обычно исходит от рабов – вонь немытого тела. – Мы лили на себя пахучую тростниковую воду.

– Нет, нет! – бормочет Марк, сопротивляясь искушению.

Он не знает почему, зачем бороться, ведь тело его уже сдалось, он это чувствует.