В тени двух богов

Возглавлял гонку зеленый. Как понял Марк из пояснений Фаустины, это был Гемин, человек, принадлежавший Цейонию. Сам Коммод тоже громко орал со своего места, как и его сидевшие рядом дети – Фабия и Луций. Неистово кричала находившаяся здесь же неудовлетворенная жена Авидия, и крик ее показался Марку похожим на истерику.

Разговор тети и матери, свидетелем которого он невольно стал, заставил его приглядеться к этой женщине. Она была невысокого роста с миловидным лицом. На голову накинут платок, руки увешаны золотыми браслетами, тускло сверкающими на солнце. Она показывала Цейонию на возницу в зеленом и что-то громко говорила.

Какое-то время Гемин возглавлял скачку. Они пронеслись несколько кругов, и уже шесть шаров снял специальный раб, обозначая, что остался финальный седьмой круг. Неожиданно кони Агаклита помчались как бешеные, и он почти настиг лидера. Болельщики, казалось, сошли с ума. Фаустина вскочила с места. Больно вцепившись в плечо Марка, чтобы не упасть, она вопила, топала ногами и грубо ругалась, как какой-нибудь пролетарий из бедных кварталов Рима.

– Вперед, гони Агаклит! – надрывалась она. – Гони! Гони! Ах ты, ленивая скотина!

Посещавший скачки и раньше, Марк не удивлялся поведению тетки, такая уж она была, его родственница: азартной, своенравной и легкомысленной.

Между тем Агаклит сравнялся с Гемином, и они понеслись рядом, скаля зубы, выделявшиеся белыми полосками на их пыльных серых лицах, яростно стегая кнутами по спинам лошадей. Оставался последний поворот перед финишной прямой.

Напряжение достигло невиданного накала, и даже Марк вскочил с места. Как и все, он громко кричал, топал, размахивал руками. Он словно сошел с ума наравне с толпой. Куда подевалось его замечательное спокойствие? Куда подевалась философия киников и стоиков, которую он впитывал от Диогнета и Александра Котиейского?

Он чувствует в себе нечто первобытное, темное, затмевающее ум, словно им завладел дух хищника, требующий догнать и растерзать врага, насладиться его кровью. И он невольно переносится мыслями на арену, представляя себя в синей тунике. Это он, Марк, несется в пыли вдоль Цирка, он с силой бьет лошадей кнутом, он скалит белые зубы, готовый перегрызть глотку сопернику.

Тем временем на повороте квадрига зеленого возницы задела колесом повозку Агаклита и тот вылетел из нее, точно камень из пращи, кубарем покатился в сторону. Все было кончено. Нет, синим сегодня не придется праздновать триумф.

После скачек Фаустина, Домиция и Марк отправились в лошадиные стойла, чтобы узнать о здоровье Агаклита – такой раб, искусный наездник, стоил дорого. Туда уже спустился довольный победой своего возницы Цейоний. О его приходе оповестили два скорохода-глашатая, которым он приделал на спине золотистые крылья. Это было модным новшеством для Рима.

«Консул Цейоний Коммод!» – возвестили они трубными голосами, предупреждая появление магистрата. Такое неприкрытое самолюбование Цейония у многих вызывало усмешку.

– Фаустина, Домиция! – непринужденно поприветствовал Коммод обеих матрон, лениво растягивая слова. – Рад видеть вас на бегах, которые провожу я, как консул. Надеюсь, вам понравилось, несмотря на досадный проигрыш твоего, Фаустина, возницы.

– Вполне! – недовольным голосом произнесла Фаустина. – Впрочем, я уже давно хотела подарить Агаклита моему племяннику. – Она повернулась к Марку. – Ты примешь мой подарок?

– Конечно, тетя! – Марк учтиво, как подобает вежливому юноше, поклонился.

– Что ж, теперь мы будем соперничать с Марком, – расхохотался Цейоний. – Это забавно!

Немного в стороне от господ стояли их возницы Гемин и Агаклит; последний с мрачным видом тер ушибленные при падении места. Марк заметил, как он поглядывал на его мать Домицию, на Фаустину старшую и в его взгляде читалась затаенная дерзость, с какой обычно мужчины смотрят на женщин.

– Агаклит, подойди! – позвал его Цейоний.

Молодой, невысокого роста скуластый грек подошел и легко склонился, изображая почтение.

– Я здесь, господин.

Цейоний приблизился к нему вплотную, с видом знатока ощупал его плечи и руки.

– Послушай, Марк, – спросил он, – раз уж Фаустина дарит Агаклита, не уступишь ли ты мне его? Я заплачу хорошую цену. Тебе ведь возницы не нужны, а я держу конюшни.

– Не наседай, Цейоний. Я еще не оформила дарственную, – не дала ответить Марку Фаустина.

– Что же, как вам угодно, мне не особо он и нужен. Мой Гемин все равно лучший!

Цейоний улыбнулся, но Марк заметил в глазах его злые огоньки. Хотя об избраннике Адриана и шла слава как о тщеславном субъекте, пустом, безобидном и глуповатом, который никому никогда не переходил дорогу, разве что Сервиану и Фуску, но злиться он умел. И это сейчас стало ясно.

Тем временем к консулу подошел его сын Луций. Мальчику было лет пять, но он уже сильно походил на отца – крупный, низколобый, с прямыми бровями, напоминающими вытянутую нитку, которая отделяет маленький лоб от остального лица.

– Луций, сын мой, поздоровайся с Марком и его родственниками, – произнес Цейоний умело погасивший в себе недовольство и опять ставший любезным.