В тени двух богов

Все это происходит в одно мгновение, как кажется, Марку. Вот они лежали с Коммодом в паланкине, спокойно и учтиво беседовали и вдруг – нападение, убийца, кровь. «Наш мир стремителен, а время быстротечно», – проносятся в голове у юноши поучения Диогнета.

Неизвестно откуда, но в руках Коммода оказался короткий воинский меч-гладиус и он, оттолкнув умирающего Антиоха в сторону, почти без замаха, резко и быстро отсек руку нападавшего с окровавленным ножом. Мужчина захрипел от боли, повалился на тротуар прямо у ног консула, а большая толпа еще минуту назад беснующаяся вокруг них, горланящая, грозящая нападением, в мгновение ока растворилась на городских улицах. Словно волны яростного океана, вдруг рассеялись после шторма, успокоенные могучим Посейдоном.

И снова вокруг мирная городская суета, будто ничего и не было, словно улицы Рима охватило наваждение, ниспосланное злыми богами, а затем ими же уничтоженное.

Тем временем Цейоний присел у истекающего кровью убийцы. Его смуглая кожа уже побледнела, он с трудом дышал. Рядом с обрубком правой руки набежала большая лужа крови. Марк подошел ближе, стараясь случайно не наступить в нее и не испачкаться.

– Кто тебя послал? – потребовал ответа Цейоний. Теперь он уже не выглядел ленивым увальнем, беззаботным гулякой, эпикурейцем, случайно попавшим в кресло курульного магистра. Это был собранный, властный мужчина, настоящий римлянин, воспитанный в суровых римских традициях. – Говори, кто послал, и тогда я не прикажу кинуть твой труп голодным собакам! Его сожгут на погребальном костре, а пепел развеют над морем.

– Это, – убийца облизывал пересохшие губы, – это Фуск заплатил мне.

– Фуск? – переспросил Цейоний. – Один Фуск. Больше никто?

– Он один, – пробормотал наемник, теряющий сознание.

Сомнений быть не могло, честолюбивый внук сенатора Сервиана, так хорошо изучивший гороскоп императора Адриана, устранял препятствия на своем пути, в данном случае Коммода. По Риму уже давно ползли слухи о необъяснимой благосклонности Адриана к Цейонию, поговаривали, что именно его цезарь сделает своим наследником, отодвинув от власти Сервиана и его внука Фуска.

Они отошли в сторону.

– Бросьте этого негодяя с Тарпейской скалы! – распорядился Цейоний, лицо которого разгладилось и опять приняло безмятежный вид. – Продолжим наш путь, дорогой Марк. О Фуске и о его делах я подумаю на досуге, а пока мы с тобой поговорим о Марциале.

В доме Цейония их встретила прохладная тишина, журчание фонтана в перистиле, неразговорчивые, вышколенные рабы. Цейоний упомянул, что это заслуга его жены Авидии. Именно она держала в своих руках весь дом, за что он, Цейоний, был ей очень благодарен.

Как и предполагал Марк, он не встретил свою невесту Фабию. Зато консул и будущий родственник познакомил его с философом-стоиком Апполонием из Халкедона. Человек этот, будучи щуплым и низкорослым, на первый взгляд совершенно невзрачным, на самом деле, обладал непомерными амбициями и огромным самомнением. Правда, у Марка сложилось впечатление, что эти черты можно было найти у всех мало-мальски известных философов.

Они расположились в таблинуме50.

Как и все греки, Аполлоний носил бороду, длинную и неухоженную. Еще на нем была грязная туника из обветшавшей материи. От нее скверно пахло, но философ не менял одежду. Заметив, что Марк старается к нему не приближаться, Аполлоний саркастически улыбнулся и обратил внимание молодого патриция на то, что внешние свойства вещей не всегда составляют их суть. Например, запах – явление временное, он улетучивается, если тунику вовремя стирать.

– Однако, – возразил Марк, – Сенека писал, что философия требует умеренности, но умеренность не должна быть неопрятной.

– Правильно! – согласился Аполлоний. У него оказался тонкий, визгливый голос. – И Сенека же говорил, что человек, пользующийся глиняной утварью как серебряной, также велик, как и тот, кто серебряной пользуется как глиняной. В моем случае, тот, кто носит грязную тунику, также достоин уважения, как и тот, кто носит чистую. Но я хотел тебе рассказать совсем о другом на примере моей туники, я хотел сказать, что любую вещь надо рассматривать не в целом, а лишь те части, на которые она распадается.

Марк с любопытством смотрел своими выпуклыми живыми глазами на стоика. Таких людей он еще не встречал. Диогнет? Да, в чем-то они казались похожими, эти греческие философы. Они оба одинаково раздражали: Диогнет чрезмерной ухоженностью, а Аполлоний нарочитой неопрятностью и этим вызывали к себе жгучий интерес.

Наверное, они показывают мне один из философских приемов, решил Марк: если хочешь завладеть чужим вниманием, надо быть непохожим, выделяться из толпы чем угодно. Пусть даже это будет гнусный запах.