В тени истории

Или немцы сами изменились? Немцы, о которых прежде охотно говорили, что они являются убеждёнными подданными и что демократия им всегда останется чуждой — эти немцы вдруг за одну ночь стали теперь демократами? И станет ли у немцев второй половины столетия конституция успешной, в отличие от немцев первой половины, как это у них произошло с веймарской конституцией?

Или Бонн потому не Веймар, а Основной Закон потому

успешнее, чем веймарская конституция, поскольку изменились внешние обстоятельства — например, потому, что одновременно с Основным Законом пришло экономическое чудо или потому, что нынешняя Федеративная Республика, в отличие от Веймарской Германии, тесно связана через НАТО и ЕС с другими, более старыми и более солидными демократиями? Или это различные истории возникновения Основного Закона и Веймарской конституции создают решающее различие? Должен ли возможно (думать об этом вызывает шок) успех Основного Закона быть связан лишь с тем, что он является конституцией не всей Германии, которая была великой державой, а лишь части Германии «Федеративной Республики», которая является державой средней руки?

Демократическая крепость

Именно здесь я хочу сказать, что по моему мнению все эти обстоятельства внесли вклад в успех Основного Закона и что не следует их искусственно отрывать друг от друга, если хотят проанализировать его успех. Каждая история успеха — похоже, что мне никак не уйти от цитат из Гёте — это история, которая рассказывает о том, «как неразрывно связаны заслуга и удача».

Безусловно нельзя отказать в заслуге составителям Основного Закона. Основной Закон, по моему мнению, действительно во многих аспектах является лучшей конституцией, чем веймарская. Однако у Основного Закона была также и удача — как в предпосылках его возникновения, так и в сопутствующих обстоятельствах его введения в действие. И то, и другое принадлежит к конституционной действительности. Конституционная действительность — это не только те реальности, которые создают конституцию, но также и те, в которые она внедряется и от которых она, так сказать, приобретает окраску. Одни и те же конституции действуют по разному в зависимости от того, служат ли они государственной основой великой державы или же скромному государству Центральной Европы, бедной или богатой страны, изолированному, окружённому врагами государству или вовлечённому в тесные союзы. Также общественные структуры, которые существуют при вступлении в действие конституция, также психологические предпосылки, которые она застаёт, изменяют конституционную действительность.

Самый лучший костюм от наилучшего портного, сделанный из наилучшего материала, не будет хорош, когда он не подходит тому, кто должен его носить. Конституция также должна «подходить» — это даже первое и возможно самое важное условие его успеха. Естественно, что кроме этого она должна быть хорошо выработана, прочна и эластична, если она должна выдержать испытание временем. Основной Закон показал, что всё это имеется — как раз в последние годы усилившегося внутриполитического напряжения и кризисов.

Однако ещё важнее возможно было то, что он был с самого начала выкроен под положение и задачи того государства, которому он служил — и это частично даже против воли его непосредственных составителей, которые ведь лишь очень нерешительно, наполовину против своей воли, под мягким нажимом со стороны оккупационных держав, пришли к тому, чтобы части Германии дать конституцию, общие контуры которой — демократия, федерализм, основные права — были им предписаны с самого начала. Они сделали не то, что они собственно хотели, а то, что позволили им обстоятельства — или запретили. Возможно, как раз в этом и была удача. Не совсем добровольно они работали по индивидуальной мерке.

Перед этим я сказал, что у Основного Закона была удача не только в сопутствующих обстоятельствах своего введения в действие, но также и в предпосылках его возникновения. Как? — слышу я вопросы: побежденная, разрушенная и находящаяся в руинах страна, четвертованная и под иноземным господством, морально и физически опустошённая, голодающее и замерзающее население, миллионы бесприютных беженцев и изгнанных, каждый занят лишь чистым выживанием, народ, из которого была выбита всякая мысль о занятиях политикой — это должны были быть счастливые предпосылки для возникновения демократической конституции? Ну что ж, никто не станет утверждать, что немцы 1948–1949 гг. были счастливы. Они были настолько несчастны, насколько вообще могут быть люди. Однако как раз глубочайшее несчастье могло стать счастливейшей предпосылкой для нового начала.