В царском кругу

Святыня дома рухнула вместе с ней. Горькими слезами я оросила его порог, с ошеломляющей ясностью предвидя страшное будущее, ожидающее нас. В домашней одежде я спустилась в приемную, смежную со спальней Государыни. Здесь собрались все обитатели дворца, но дверь комнаты дорогой покойной была закрыта даже для членов Царской семьи, уже собравшейся в Зимнем дворце. Государь должен был первым войти в комнату покойной, а он был в Царском. Извещенный депешей, он прибыл к 10 часам. Глаза его были красными от слез, когда он вышел из спальни. Молча он обнял нас всех по очереди. Бедная Великая княжна бросилась ко мне в объятия, задыхаясь от рыданий, и я услышала только ее слова:

— Слава Богу, что мама не страдала в последние минуты.

Когда вся семья простилась, мы получили разрешение войти. Она лежала к нам в профиль, с наклоненной головой, вытянув руки вдоль тела, словно очень устала. Наша Государыня спала вечным сном, трогательная, целомудренная и ангельски прекрасная даже в самой смерти. Ее портреты, выполненные в тот же день, не передают и не могут передать достоверно этот изменившийся и как бы проникнутый ощущением своего нового жилища облик. Никогда я не видала ничего подобного.

Великая княгиня Елена Павловна тоже была прекрасна на смертном одре, по более земной красотой.

Несколько часов спусти, после необходимого туалета, поза Государыни, к нашему великому сожалению, изменилась, по зато ее дорогое лицо, утратив страдальческое и усталое выражение, сияло молодостью. Пока тело оставалось в спальне, мы, свитские дамы, менялись возле нее каждые два часа. Я с нетерпением ждала свой черед, я испытывала какое-то горестное желание быть рядом с ней, смотреть на нее. Ночью происходило что-то особенно грандиозное, захватывающее: ничто не нарушало тишины, в которой звучал голос священника, медленно читающего слова Евангелия. Они так хорошо соответствовали чистому видению, бывшему перед нами, что душа переполнялась священной гармонией. Я как бы безотчетно следовала за нашей дорогой покойной по ее невидимому пути. Господь счел ее достойной предстать перед Ним, как дорогой плод, созревший для Его Царствия. Да, это были необыкновенные часы, незабываемые, едва омраченные личной скорбью, редкие часы, когда всем своим существом понимаешь смысл порядка вещей, который внезапно вырывает нас из суматохи повседневной жизни.

На третий день утром ее положили в гроб. Присутствовали только Царская семья и ближайшее придворное окружение. Войдя в комнату покойной, я была удивлена царившей там темнотой. Свет дня не проникал сюда, а многочисленные свечи, нисколько не освещая помещения, отбрасывали на все предметы странные мертвенно-бледные тени. Я ощутила какое-то невыразимое угнетение и беспокойство, которые вскоре нашли объяснение. Надвигалась гроза. С каждой минутой сгущались сумерки, атмосфера делалась все удушливее, и, как только подняли тело Государыни, чтобы положить ее в гроб, зигзаг молнии пересек комнату, гроб и раздался оглушительный раскат грома как раз на словах священника, громким голосом читавшего Евангелие от Иоанна: «Тогда пришел с небес глас: и прославил, и еще прославлю. Народ, стоявший и слышавший то, говорил: это гром». Все собравшиеся в больших залах для участия в похоронной процессии также были поражены внезапной темнотой, поскольку грозы в такое время весьма редки у нас. Едва можно было различить, как мне говорили, лицо стоявшего рядом.

Накануне смерти Государыни произошло еще более странное происшествие, о котором мне рассказывали очевидцы, в правдивости которых я не сомневаюсь. Между семью и восемью часами (т. е. еще засветло) один из обитателей дворца заметил светящийся крест в небе против Адмиралтейства. Он тотчас же указал на него Винклер и Кубяновской, которые тоже отчетливо его видели. Не говорю о других и имениях, о которых толковали в городе, особенно в народе, поскольку не могу утверждать о них с достоверностью, но вокруг имени Императрицы определенно возник некий ореол, и каждый интуитивно понимал всю огромность общей потери.