В царском кругу

Ночи казались бедной больной бесконечными, ей не давали покоя кашель и удушье. Не позволяя себе жаловаться, она все же иногда просила докторов дать какое-нибудь лекарство от этой напасти. «Впрочем, — добавляла она, — что значат мои страдания по сравнению с тем, что испытывает князь Трубецкой?»

В Чистый четверг она еще раз причастилась, но уже не покидая постели. После обедни мы увидели ее духовника Бажанова, выходящего из церкви со Святыми Дарами в сопровождении Государя, который первым вошел в спальню Государыни со словами: «Он пришел».

Она села на постели, скрестила руки на груди и со слезами повторила слова Государя, придавая им полое прямой смысл. Душа ее, казалось, была охвачена священным ожиданием. «Да, Он пришел, — повторила она, — и, как подумаешь. Кто пришел…»

Она приняла Спасителя и Его великую любовь, с каждым днем соединяясь с Ним и только с Ним все больше и больше. Для нее это было священное, невыразимо счастливое утро!

В пять часов Великая княжна вышла от матери, ее заплаканные глаза испугали меня, я подумала, что Государыне стало хуже. «Нет, — ответила Великая княжна, — я плачу, потому что мама так трогательна, она так сияет счастьем после причастия. Она беспрерывно говорит о Нем, и нельзя слушать ее без умиления».

На Пасху она пригласила нас всех по очереди, раздала подарки, которые доставала из глубины перины, и троекратно похристосовалась со всеми.

— Немного грустно, — сказала мне она, — лежать в такой день в постели, но раз так угодно Богу, значит, это хорошо. Не будем просить и желать ничего, помимо Его воли.

В каждом ее слове звучало безграничное смирение. Чувствовалось, что она всецело предалась Тому, Кто ее позвал.

23 апреля, в день моих именин, она была так добра, что вспомнила обо мне и прислала мне в подарок вазу и букет цветов. Я записываю эту подробность, глубоко тронувшую меня, потому что это была часть тех забот, которые расточала Государыня в то время. Казалось, она берегла силы только для того, чтобы доставлять радость другим. Особенно трогательное сочувствие она выказывала больным и обездоленным, оставаясь верной до конца главной черте своего характера.

Незадолго до кончины она вспомнила об одной бедной англичанке, которой помогала много лет, и послала ей через нас деньги в конверте, надписав дрожащей рукой: «Мисс Лонди от одной больной».

В первые дни мая встал было вопрос о ее переезде в Царское Село, но доктора заявили, что нечего и думать об этом. Силы ее стремительно угасали.

Каково же было всеобщее удивление, когда стало известно, что Государь покинул город и поселился в Царском. Знали, что он там не один, и это производило тяжелое впечатление, если не сказать больше. Императрица, конечно, тоже обо всем догадывалась, потому что старалась выгородить Государя в глазах окружающих.

— Я сама умоляла Государя уехать в Царское, — говорила она, — этого настоятельно требует его здоровье. Свежий воздух и отдых пойдут ему на пользу, пусть хотя бы он наслаждается загородной жизнью.

Мог ли он наслаждаться ею в подобных обстоятельствах? Каждый задавал себе этот вопрос и пожимал плечами. Правда, Государь почти каждый день приезжал в город повидать Государыню, но часто в такие часы, когда она была в полудреме; она видела его как бы в тумане, несмотря на все свои усилия выйти из оцепенения в те минуты, когда он входил в комнату. К этому сонливому состоянию вскоре добавились галлюцинации. Она видела вокруг себя воображаемые предметы и лица, но обыкновенно быстро спохватывалась и осознавала, что находится под действием болезненного внушения.

Двадцать первого вечером Мальцева сказала мне, что нашла ее в очень тяжелом состоянии. Ее дети, как бы они ни были обеспокоены, все же не отдавали себе отчета в тяжести положения матери. Великая княжна говорила мне потом, что жила в уверенности, что болезнь матери продлится не один месяц.

Император приехал из Царского двадцать первого утром и был поражен чрезвычайной слабостью Государыни. Он посоветовался с Боткиным, не следует ли эту ночь ему провести в городе. Казалось что, положение было достаточно серьезным для принятия такого решения, но почтенный Боткин с уверенностью, вообще свойственной докторам, удивил, что этой ночью он ручается за жизнь Государыни. Однако именно по истечении этой ночи ангел смерти совсем тихо прилетел за нею, пока весь дом спал. Никто, даже окружавшие ее сиделки, не могли с точностью указать минуту, когда отлетела ее дорогая душа. Эта тихая одинокая смерть «тала гармоничным и возвышенным заключительным аккордом жизни, такой чуждой шуму и земной славе. Она как-то выражала желание умереть одной, не чувствуя в себе мужества перенести душераздирающие прощания с близкими. В другой раз она сказала в шутку:

— Не люблю этих пикников возле смертного одра.

Ее желание было исполнено, но страдания близких стали от этого еще мучительнее.

Проснувшись утром, я узнала о нашем несчастье. Да, его предвидели, ждали, но лишь в ту минуту, когда удар поразил нас, мы поняли, насколько мы жили надеждою, вопреки всему.