В царском кругу

Я слышала, как Государь приказал графу Адлербергу представить на следующий день список вдов и детей этих несчастных. Когда он удалился, мы еще оставались некоторое время вместе, несмотря на поздний час. Великий князь Наследник был в состоянии крайнего нервного возбуждения. Обращаясь ко мне, он сказал, что прежде всего Государь должен немедленно покинуть мерзкий Зимний дворец.

— Но это походило бы на бегство. Ваше Высочество, — ответила я, несколько удивленная его словами.

— Не важно, — возразил он, — все лучше, чем оставаться здесь.

После ухода Наследника с супругой подали ужин, к которому никто не притронулся, но желания идти спать тоже ни у кого не было, и разговоры вокруг горестных событий не прекращались.

Из всех этих разговоров я вспоминаю, что Великий князь Алексей Александрович говорил о графе Лорис-Меликове как о человеке крайне необходимом в подобных обстоятельствах. Мы знали его только по его военной славе на Кавказе, а также в связи с шумом вокруг его имени, когда он был назначен генерал-губернатором в Харькове и послан в Астрахань (Ветлянку) на борьбу с чумой, которая невесть каким образом привиделась нашему знаменитому Боткину, — все оказалось выдумкой.

Никто из нас тогда не придал большого значения словам Великого князя; как же я была удивлена, когда через несколько дней узнала, что граф Лорис назначен генерал-губернатором Петербурга вместо генерала Гурко. Сказать точнее, ему предоставили исключительное положение, наделив почти неограниченной властью, за что он вскоре получил прозвище Диктатор. Публика дала ему это звание наполовину в шутку, наполовину всерьез, а спустя дна месяца он стал министром внутренних дел с особыми полномочиями.

Я слышала от принца Александра Гессенского (брата Государыни), что Государь неохотно согласился на учреждение беспрецедентного поста, но ему пришлось уступить настояниям сыновей и давлению обстоятельств.

Настаивали на том, что следует укрепить правительственную машину, поставить во главе ее энергичного и умного человека, который сможет добиваться принятия общих мер, затрудненных отсутствием единого центра.

Этот план был одобрен одними и сильно обруган другими. Высокие чиновники, особенно министры, подчинились ему с плохо скрываемой яростью. Этот чужак, выросший за одну ночь, как гриб, не мог им понравиться.

Прошло три месяца. Казалось, граф Лорис приобрел все симпатии Государя и сумел сделаться популярным в массах, но многочисленный легион его видимых и невидимых врагов не уменьшался.

Смею думать, что столь стремительно снискал он милость у своего повелителя благодаря чисто психологической причине, независимой от его индивидуальных качеств. Поглощенный личными заботами, не имеющими никакого отношения к делам страны. Государь неизбежно должен был ощущать себя счастливым, переложив на кого-нибудь основную тяжесть своего бремени. Впрочем, Лорис был человеком тонким, приятным, вкрадчивым, тактичным, но не внушающим, на мой взгляд, доверия. Его армянское происхождение почти вменялось ему в вину его хулителями. Внешне он представлял собой резко выраженный восточный тап — своей худобой, чрезвычайной бледностью и носом с горбинкой он напоминал больного грифа. Всесилие этого человека в ту пору было так велико, что хотелось бы видеть в нем все таланты и добродетели для блага управляемой им страны. Так, я с удовлетворением отметила, что Лорис абсолютно честен и бескорыстен в денежном вопросе. Пусть это будет ему похвалой! Что касается честолюбия, оно выглядывало у него из каждой поры, каждой черточки лица. Никто не оспаривает его храбрости и военного гения, но его обвиняют в том, что он совершенно несведущ в делах гражданского административного управления, но медь и дела, переданные в его руки, так сложны и так нынче расстроены. Лишь бы он не поступил с Россией, словно ребенок, разбирающий часы, желая, чтобы они пошли.

Вернемся к 5 февраля.

К счастью, — о, чудо! — шум взрыва не достиг глуха Государыни, которая в тот момент спала. Она у шала о несчастье лишь на следующий день. Ей об том сообщил Государь, и его обвиняют в том, что сделал это он весьма неосторожно. Она залилась слезами.

Впервые при покушении на Государя имеются жертвы, — говорила она.

Несмотря на сильную слабость, она тотчас же занялась судьбой пострадавших и их семей, послав помощь в госпитали и справляясь о каждом раненом. Благодаря ее трогательному начинанию со всех трон посыпались пожертвования и будущее оставшихся в живых было обеспечено.

Вообще душа Государыни, казалось, вырастала и то время, как физические силы угасали. Земное отступало, оставляя место Божественному, проникавшему в нее все более и более. Время от времени, однако, у нее вырывались слова, позволяющие думать, что она еще держалась за жизнь.

— Я знаю, — сказала она однажды Великой княгине Ольге Федоровне, — что никогда не поправлюсь, но я довольна тем, что имею, и предпочитаю болезнь смерти.