В тугом узле

Как и многие женщины, Илонка Чипкеш, убедившись, что ей никак не удается склонить мужа к послушанию, направить его на путь истинный, тем не менее все настойчивее пыталась добиться своего. Постепенно она превратилась в нервную, громогласную, истеричную женщину, которая всю себя отдавала детям. Она пестовала их, не щадя себя, лелеяла, души в них не чаяла, пока они не выросли и не стали относиться к ней с высокомерием, стыдиться ее.

Канижаи же наотрез отказывался раствориться в сладком домашнем уюте, играть роль покорного мужа. Одно время он даже всерьез подумывал бежать из дому. Душа его со временем зачерствела, и Канижаи превратился в грубого семейного деспота, который не желал считаться с чувствами, стремлениями, разочарованиями жены. Да и сыновьям и дочери он тоже уделял совсем мало внимания. В семье пошли ссоры, и маленький уютный домик из комфортабельного жилища превратился в ад кромешный.

Вершиной трудовой деятельности Канижаи была «Аврора». Но бригадирство отравляло бате семейную жизнь. Илона просто-напросто ревновала мужа к прославленной команде. Ведь мы отнимали у Канижаи слишком много времени, на семью же оставалось все меньше и меньше. Постепенно Илона буквально возненавидела бригаду. Она возмущалась, что муж и дома ухитряется думать прежде всего о заводе, о заботах и планах «Авроры».

Канижаи не любил отягощать других своими проблемами. Он считал, что каждый должен нести свой крест. Батя был чуток, к окружающим относился с вниманием и тактом, всегда был готов прийти на помощь, вмешаться, научить, подсказать. Но своей собственной персоной почти никогда не занимался.

Я много раз бывал у него дома, но ни разу не замечал, что батя в своей семейной жизни танцует на кратере действующего вулкана. Его окружали мещанский покой, удобства, гостеприимство. Казалось, здесь с радостью встречают каждого. Тетушка Илона с приторным радушием принимает гостей. Все так здо́рово. А шпильки, которыми обменивались хозяева, воспринимались как привычное дружеское подтрунивание. И все мы добродушно посмеивались над этими колкими шуточками. В доме у Канижаи можно было отвести душу, выговориться, поболтать вдоволь о политике, а иной раз и перекинуться в картишки.

Откровенно говоря, я даже завидовал бате, его условиям жизни.

Теперь же я подходил к знакомому дому, охваченный дурным предчувствием.

Мы позвонили, но никто не вышел открыть калитку.

— Черт подери, кажется, нам не повезло, — растерянно заметил я, посмотрев на старика Фако.

— Обождем.

— Обождать-то мы можем, но что толку? Сколько придется ждать?

— Не волнуйся, малыш, они скоро вернутся.

— Дома меня ждет жена…

Но приехав в Уйпешт, я не хотел возвращаться не солоно хлебавши. Мы принялись ждать. Стало смеркаться. Мы перебрались иа другую сторону дороги и устроились на каменном фундаменте забора. Едва мы успели выкурить по сигарете, как улицу осветили автомобильные фары. У ворот дома Канижаи затормозили. Послышалось хлопанье дверок, голоса, смех. Мы увидели, как на тротуар выбрались Рыжий Лис, Канижаи и Илона. Точнее говоря, Рыжий Лис и Илона помогли выбраться из машины основательно подвыпившему Канижаи. Батя был сильно навеселе, он едва удерживался на ногах и при этом пытался петь:

— «Эту песню не задушишь, не убьешь…» — пропев эти слова, Канижаи прислонился к «жигуленку». — Ни за что не убьешь…

— Ну, Янош, основное мы с тобой уладили, — пробасил Рыжий Лис. Он-то был абсолютно трезв и переминался с ноги на ногу с видом человека, выполнившего свой долг. — Итак, семейный мир и покой восстановлены.

— Миру — мир. Ура!

— Тебе надо отдохнуть, Янош. Видно, и ты стал сдавать, ветеран.

— Стареющего игрока надо заменить. У него дыхалка отказывает, и он не выдержит игры в дополнительное время.

— День тяжелый выдался, я тоже еле на ногах держусь. Хорошо бы поскорей домой.

— С поля старого нападающего, он выдохся, долой, марш на скамейку запасных… — бормотал Канижаи, жалко тряся головой. Внезапно он довольно сильно хлопнул по плечу Ишпански. — Ты, Дюла, парень что надо, а я уже нет, сломался. В этом и вся разница, дорогой мой начальничек! Я уже не отвечаю духу времени.

— Самое главное, чтобы ты отдохнул, подлечился, нервы успокоил.

— Янош, бедняжка, в последнее время и ест-то кое-как, даже отказывается иной раз, — пожаловалась Илона. — Он очень устал, видно, поэтому у него и нервы напрочь расшатались.

— Вы должны получше ухаживать за этим замечательным человеком, дорогая Илона, — важно проговорил Ишпански.

Вдруг Канижаи, словно передумав, попытался снова усесться в машину:

— Сейчас же поехали обратно!

— Обратно? Об этом и речи быть не может.

— Товарищ начальник, очень прошу вас, потому что самое важное не улажено.

— Ничего не осталось. Все уже сделано.

— А бригада? Что я им скажу?

— За них ты не бойся, Янош. Они и без тебя крепко стоят на ногах.

— Я нутром чую, бригада разваливается. Они на своих собственных ногах не удержатся.

— Успокойся, мы будем уделять им внимание. А ты пока занимайся собой, Янош. Завод в тебе нуждается. Но прежде ты должен отдохнуть. Мы же договорились.

— Так точно, договорились.

— Давай лапу!