В заповедной глуши

Витька был уже на полпути к берегу и видел, что пацан одет в выцветшую ковбойку, явно завязанную на животе узлом и подвёрнутые джинсы, белые, но не от природы, а от солнца и стирок. Довольно длинные волосы мотались при движениях. На реку — как и в сторону Витькиного барахла — он не смотрел, копался в лодке."Небось я его место занял, — добродушно подумал Витька, вставая на мелководье в рост. — Ладно, сейчас перетрём…"

— Оденься, я не смотрю, — сказал пацан, не поворачиваясь, и Витька почувствовал, как разом ослабели ноги, а всё тело бросило в жар.

Девчонка!!!

— Одевайся же, — по-прежнему стоя спиной, сказала девчонка. Витька, не сводя глаз с её спины, в два прыжка добрался до одежды и моментально натянул трусы. — Всё? Я поворачиваюсь.

В её речи проскальзывал акцент — лёгкий и даже приятный, как у Михала Святославича. И перепутать её с пацаном можно было только не присматриваясь, по тому, как она управлялась с лодкой и была одета. Витька подумал об этом как раз когда она повернулась.

У девчонки были светлые, светлее, чем у самого Витьки, волосы, серые серьёзные глаза с золотыми искорками и какое-то лисье лицо. Не неприятное от этого, а именно просто лисье. Скорей даже красивое, хотя и необычное. На вид ей было лет 13–14, шею под воротником ковбойки облегал красный галстук, как у старинных пионеров. На широком клёпаном поясе, продетом в потёртые петли джинсов, висел складной нож в чехле.

Витька почему-то почувствовал себя ужасно глупо. Из-за своего смущения (сколько раз его видели голым и девчонки-ровесницы, и взрослые женщины…), из-за того, что спутался (она об этом и не знала), из-за того, что на песке лежит карабин (а это вообще тут ни при чём…)

— Тут нельзя купаться, — серьёзно сказала девчонка, рассматривая Витьку искристыми глазами. — Вон там, — она махнула рукой, и Витька мотнулся в ту сторону, — два водоворота. И течения тут холодные. Прямо за ноги хватают. Я гляжу — кто-то купается, хотела уже плыть, да ты сам к берегу повернул. Тут многие, кто не знает, тонуть начинают, кое-кто и совсем тонет.

Она поясняла это обстоятельно-серьёзно, без насмешки или превосходства, не сводя глаз с лица Витьки. Это была привычка Вальки — он тоже в разговоре всё время смотрел в глаза. Иногда это бесило: Валька как бы говорил собеседнику, что ему нечего скрывать и он хочет в ответ такой же откровенности.

Но, глядя в глаза девчонки, Витька не собирался злиться. Он поймал себя на мысли, что хочется улыбнуться. Глупо, конечно. Но хотелось.