В заповедной глуши

— Я не знаю, Вить. — прошептал Валька, ощущая, как горят щёки. От стыда. Ведь он-то тоже жил на свете, пока Витькины душу и тело где-то нечеловечески калечили, ломали и гнули. И не сломали только чудом… Жил — и даже не думал о таких вещах. Его-то детство было и правда беззаботным… — Я сам не могу понять… Но отец мне говорил, что тогда и правда так было. Как в книжке. Никто никому не чужой и никого не бросают совсем… А потом все как будто помешались. А когда прозрели — уже поздно стало. Отцу я верю… Всегда буду верить. Я только объяснить не могу, почему так вышло. И он не мог.

— Как ты думаешь… — Витька облизнул губы. — Валь, ты только… не смейся… Как ты думаешь — Сатана есть, да? Это он всё так… сделал?

Из окна тревожно потянуло сырым холодом. Валька почувствовал, что ему не по себе — на самом деле не по себе, не в шутку. Как будто кто-то подошёл к окну с той стороны — нет, не чудовище из дурацких "ужастиков", а… а кто-то

на самом деле страшный. Не внешне. Нет…

— Наверное, есть… — прошептал он, хотя минуту назад засмеялся бы и отмахнулся в ответ на такой вопрос.

— Но тогда есть и Бог? — спросил Витька. — Почему он не защитит людей? Хороших людей?

— Я не знаю, — с отчаяньем сказал Валька. — Не знаю, я никогда не думал…

— А я думал, — сказал Витька, снова глядя в окно. — Иногда. Сатана — это не чёрт с рогами, мне кажется. Просто какая-то… ну, сила такая. Которая может существовать только когда людям плохо. Как вампир, когда кровь пьёт. А эта сила — боль, что ли… Беду разную… И чем людям хуже — тем она сильнее. А Бог — это просто совесть.

Валька помолчал. Спросил:

— А ты правда… радовался, когда с поиска вернулся?

— А ты? — вопросом ответил Витька.

— Я… Я сам по себе. А Алька?

— Дурак ты, Валентин, слушай, точно тебе говорю, — отозвался Витька. — Это же совершенно разные вещи. Она — и ты. Я вот. Слушай. Это я там сочинил, но ведь про нас с тобой…

— Стихи? — Валька устроился удобнее, видя, как поблёскивают в полумраке белки Витькиных глаз. — Давай…