Остаток дня прошёл для Влада в хлопотах по обустройству войскового лагеря, располагавшегося рядом с городом, а вечером князь явился к владыке в палаты, чтобы побеседовать.
Митрополичьи палаты напоминали небольшой монастырь. Двухэтажное здание с глухими стенами и крепкими воротами, а войдёшь – увидишь во внутреннем дворе большой сад, засаженный цветами и плодовыми деревцами. Со всех сторон вдоль первого и второго этажа тянулись деревянные галереи, по которым время от времени торопливо, опустив голову, проходил монах или другой человек из митрополичьего окружения.
Такой же торопливый монах встретил приехавшего государя у ворот и проводил в комнату для приёма гостей, в то время как другие митрополичьи слуги заботились о слугах государевых.
Владыка, держа в руках посох, поблёскивавший при свете свечей, сидел за большим столом в резном кресле, но само кресло было развёрнуто к столу боком, потому что митрополит смотрел в открытое окно на бледный серпик луны, висевший над тёмной крышей палат в светло-сиреневом небе.
– Доброго вечера, владыка, – сказал Влад, прикладываясь к руке митрополита.
– Доброго вечера, сыне, – отозвался старик. – Твой посланец сказал, что ты придёшь с важным делом, поэтому говори сразу, чем я ещё могу помочь тебе.
– Владыка, – начал венценосный гость, выпрямившись, но не сев в соседнее кресло, приготовленное для него, а оставшись стоять перед собеседником, – ты и так сделал много. Ты помог мне собрать Великое Ополчение, ты пополнил мою походную казну из казны церковной, поэтому я больше не смею просить тебя об услугах. Сейчас мне нужен лишь совет.
– Совет? – удивлённо спросил митрополит. – Разве я могу давать тебе советы сейчас, когда ты занят ратными делами? Это у людей латинской веры считается обычаем, что духовные лица ездят с государем даже в поход и во всё суют нос. Фу! Бесстыдство! Я уж не веду речь о тех латинянах, кто, несмотря на духовный сан, возглавляет воинство. Тут уж у меня и слов-то нет! Разве не лучше для духовного лица во время войны возносить молитвы Господу? Я полагаю, что мне лучше поступать именно так, поэтому, сыне, не проси, чтобы я давал тебе советы в войне. А если жупаны не могут тебе подсказать, то подскажет Бог.
– Бог молчит, – серьёзно ответил Влад, – и потому я пришёл, чтобы говорить с Ним через тебя. Я отягощён сомнениями и уже не знаю, в чём Божья воля.
– В том, чтобы нечестивые магометане ушли с нашей земли, – сказал митрополит.
– Тогда почему Бог попустил, чтобы Мехмед ускользнул от меня в той ночной битве? – спросил Влад. – И почему Бог не сделает так, чтобы Матьяш пришёл к нам на помощь? И почему Бог лишил меня последней надежды? Ты ведь знаешь, владыка, что я ещё до начала войны думал о том, что будет, если Матьяш нам не поможет. Я решил, что тогда попрошу помощи в Молдавии у моего друга Штефана, а теперь я не могу его просить.
– Отчего же, сыне? – спросил старик, который видел, что всё происходящее беспокоит собеседника настолько, что тот даже не желает присесть.
– Недавно я узнал, что Штефан пытался захватить крепость Килию, которая принадлежит Матьяшу. Должно быть, Штефан предпринял нападение потому, что когда-то эта крепость принадлежала молдаванам. Но почему он решил напасть именно сейчас? Так некстати! К тому же не вышло у него ничего. Эта затея Штефана привела лишь к тому, что он стал врагом Матьяша. Теперь у меня нет возможности просить Штефана о помощи, потому что тогда и я стану врагом Матьяша.
– Значит, так Богу угодно, сыне, – произнёс митрополит, по-прежнему не желая беседовать о военных делах, хотя волей-неволей был осведомлён о них.
Когда Мехмед явился в Румынию, митрополит оставался в Тырговиште, и дни проходили обычным порядком. Владыка совершал богослужения, принимал посетителей, вёл переписку по разным делам. Однако война меняет жизнь даже человека мирного – епископ Рымникский, отвечавший за церковную жизнь в западной части румынских земель, попросил приехать и поддержать в верующих твёрдость духа, потому что именно западная часть более всего пострадала от войны.
Митрополит покинул Тырговиште и кружным путём отправился на юг. Останавливаясь в городах, совершал литургии и обращался к прихожанам с проповедью, но частенько требовалось помогать не только словом, а ещё и деньгами, ведь к владыке приходили рассказать свою горькую историю настоятели из разорённых обителей. Рассказчики сетовали, что государь Влад со своими воинами успевает не везде, а митрополит слушал и думал о том, что рясы, пропитавшиеся запахом гари, а также свежие ссадины и раны рассказывают всё вперёд самих погорельцев.
Митрополит знал о всех передвижениях турок едва ли не лучше, чем сам князь. Знал и об исходах мелких стычек и больших сражений, но всё равно твердил, что стремится быть подальше от военных дел.