Валерий Гаврилин

И многое другое интересовало, вводилось в композиторский обиход, но по прошествии нескольких месяцев или лет уходило в «долгий ящик». Потому что не было уже уверенности в правильности выбора, к тому же появлялись новые увлечения, свежие идеи — быть может, более актуальные на тот момент. Так, 12 декабря 1969 года композитор сообщил супруге: «Ты будешь смеяться, но я пишу ещё один цикл — памяти Гайдна. На стихи, на которые у него сочинены песни» [Там же, 141]. А 3 февраля 1970-го: «Всё, больше вокальную музыку писать не буду <…> я ни на какие готовые тексты, кроме Гейне, писать не могу, а подбирание и компоновка занимают страшно много времени. Меня эта работа и возня буквально выводят из себя» [Там же, 143].

Но вскоре всё-таки стал работать над новым вокальным циклом — «Скучная неделя» (более позднее название — «Пьяная неделя»). Показывал фрагменты Андрею Петрову, хотя прежде эскизы никому не демонстрировал, думал о том, что исполнять это шуточное сочинение на тексты присказок будет Хиль. Работа была возобновлена в 1993 году, но потом не заладилась.

Тогда же, в апреле 1970 года, заключает договор с Кировским театром на оперу по Н. Лескову «Амур в лапоточках». Возобновляет начатую в 1968 году работу над оперой «Моряк и рябина» на собственный сюжет. Записаны в итоге были только некоторые темы «Моряка…», а также отдельные, не связанные между собой четверостишия поэтического текста. Из последних можно уловить общий сюжет: моряк вернулся из дальнего плавания, а его любимая умерла. Тема имеет плясовой характер. Как часто бывает в музыке Гаврилина, семантика жанра противоречит содержанию поэтического текста: «Обнимал и целовал, а потом уехал. А когда вернулся вновь — умерла рябина».

Фрагменты сочинения Гаврилин играл А. Н. Сохору в день его рождения (11 апреля). И Сохору, и композитору Л. А. Пригожину музыка очень понравилась. И наверняка опера была сочинена, но, как и многое другое, — не записана. Её (как и замысел «Амура в лапоточках») композитор унёс с собой.

Весной 1970 года появился заказ от Л. В. Якобсона на «Хореографическую миниатюру» по картинам Ф. А. Малявина «Малявинские бабы». Гаврилин дал своё согласие на эту работу, но потом всё сорвалось: директор Л. А. Сорочан не пришёл вовремя подписывать договор о сотрудничестве, и композитор не стал завершать работу. Но была и ещё одна неприятная деталь, связанная с «Малявинскими…»: музыковед А. П. Коннов, работавший в отделе культуры обкома партии, стал как-то интересоваться у Гаврилина, почему не продвигается дело с заказом Якобсона, и ненароком заметил, что тот уже ходил жаловаться в обком. После этого, конечно, ни о каком сотрудничестве с Якобсоном не могло идти речи. А вот с Анатолием Петровичем Конновым у композитора сложились добрые отношения, которые не прекращались до последних дней жизни Гаврилина.

Почему же, если не считать объективных отказов, никакая работа не двигалась? Прежде всего, из-за серьёзной занятости в издательстве[145]

. Гаврилин не раз порывался покинуть это учреждение: «Надо уйти из издательства. Нужно работать — времени нет, к роялю сажусь пустой, а в издательстве неразбериха страшная» [21, 139]. Как-то и Н. Л. Котикова, понимая, что автор знаменитых «Тетрадей» тратит свою жизнь на что-то малозначимое, заметила: «Нет, Валерик, вы должны писать свою музыку, а не редактировать чужую» [Там же, 140].

10 ноября 1969 года Гаврилин написал заявление об уходе, его не приняли. А в январе 1970-го дали огромную партитуру на редактуру — оперу эстонского композитора Э. Тамберга «Железный дом». Сделать нужно было до 15 апреля. Поэтому композиторская работа опять застопорилась. Иногда Валерий Александрович говорил: «Я теперь ходить никуда не буду. Сажусь за письмо» [Там же, 142]. Это означало, что он собирается записать сочинённую музыку, но такое происходило довольно редко.

Редактура оперы нависла как дамоклов меч. Из-за неё Гаврилины даже ездили в Таллин. Наталия Евгеньевна — только на воскресенье (погулять вместе с мужем по старому городу), а Валерий Александрович — на несколько дней: необходимо было прояснить у Тамберга многие детали его сочинения.

Итак, композиторское дело отошло на второй план. Наталия Евгеньевна из-за этого очень расстраивалась — отсутствие завершённых сочинений её сильно беспокоило: «Смотришь на то, как человек тратит своё время <…> — и больно становится. Главное — нет стержня, на котором бы всё держалось. Или намечается план даже на месяц, а потом — текучка, какие-то незначительные дела, и все планы рушатся. За последнее время соглашается на все передачи на радио, значительные (как «В гостях у музыкантов») и незначительные (о песне). Отчего это происходит? Порой мне кажется, оттого, что ничего значительного за последние годы не создано, а совсем исчезнуть из поля зрения музыкантов, слушателей — не хочется. Пусть слышат, пусть звучит фамилия. Куда потрачены, на что целые месяцы?» [21, 146–147].