«Валгаллы белое вино…»

Wir binden mit Blut, wir kitten mit                                             Mark!Das macht dich un"uberwindlich stark,Du stolze Barrikade!Ein jeder bringt einen Stein zum                                             Bau…Nun halten die Schaffenden pr"ufende                                            Schau:Vorw"arts! Zur Barrikade!

(Barthel 1920b: 20)

Бартелевская «гордая баррикада» («stolze Barrikade») превращается в «дрожжи баррикады», топику строительства баррикад Мандельштам метафорически усложняет хлебно-урожайной символикой («взошли», «каравай»). Мотивацию находим в стихотворении Мандельштама «Как растет стихов опара…» с его евхаристической образностью. Мандельштам вновь вписывает бартелевские образы в свой собственный тематический комплекс евхаристически-эсхатологического пира-праздника Мировой войны и революции. Интенсивность таких «интеграционных» переводческих решений Мандельштама показывает всю сложность тех идей и концепций, которые занимали творческое мышление поэта в первой половине 1920-х годов.

При переводе бартелевской «Утопии» Мандельштам ориентировался на свои культурософские концепции и поэтические опыты начала 1920-х годов. Уже первый стих («Люблю внимать средь грохота и теми…») лексически и метрически (ямбически) подхватывает зачин стихотворения «Люблю под сводами седыя тишины…» (1921). Отсюда и другие смещения в переводе: «Утопия! под купол твой свинцовый» (II, 182). В оригинале (Barthel 1920b: 145) «купол» также отсутствует. В мандельштамовский перевод «купол а» пришли по ассоциации с куполами из его стихотворений римского цикла 1914–1915 годов и «Айя-Софии». Метафора «золотой хрустящий хлеб» (II, 183), отсутствующая у Бартеля, обязана своим появлением метонимической ассоциации с «соборами Софии и Петра» как «зернохранилищами вселенского добра» и другой хлебной метафорики стихотворения «Люблю под сводами седыя тишины…» (1,154), а также «хлебным» страницам эссеистики начала 1920-х годов. Отсутствующий в оригинале «купол утопии» помимо культурно-христианских ассоциаций («зернохранилища вселенского добра») имел для Мандельштама и революционные коннотации [231].

Мандельштам перманентно интенсифицирует «хлебную» символику Бартеля. Таким образом он экспрессионистски усложняет высказывания оригинала, при этом, с одной стороны, они становятся созвучны текстам самого Мандельштама, с другой стороны, благодаря этому поэт вызывает у читателя актуальные политические ассоциации с голодными годами гражданской войны в России и голодом в современной Германии. Характерно и привнесение в перевод отсутствующей в оригинале «органной» метафорики. Ниже — пример из «Утопии»:

Угадываю наигрыш бесплотный,Рожденный хриплой музыкой                                           войны,И звуки песни, прежде мимолетной,В органный голос масс воплощены.

(II, 182)О erster Ton, hinausgesungen,Als Krieg nach Blut und Leben                                         schrie!Dann Ton an Ton zum Lied                                verschlungenZur Millionenharmonie.(Barthel 1920b: 145)

Непосредственный источник привнесенной органной образности — уже разобранная в контексте ОВР концовка статьи «Революционер в театре»: слово-действие звучит у Толлера «как орган и покрывает весь шум голосов» (II, 286). Из органа, голосов и масс (вариация бартелевской «гармонии миллионов») и сложился «органный голос масс». Масса становится синонимом «миллионов», а «гармония», напомнив о «музыкальной гармонии», вызвала у Мандельштама, вкупе с другой «звуковой» образностью оригинала, воспоминания о рассудительнейшей, гармоничной музыке Баха. Сходные «органные» изменения происходят в «Передышке» («Befreiung»):

Если нам передышку дать,Солнце хлынет в глаза опять,Грянут рощ органные хоры,Теплым паром наполнятся взоры,Ведь туман, зеленя и рощиЧужды насилью и злобной мощи.(II, 202–203)Wenn wir endlich in Ruhe sind,Macht uns die viele Sonne ganz                                               blind.

Verdonnert der Schrei der st"ohnenden                                            W"alder!Verwimmert die Nacktheit der                          dampfenden Felder!W"alder und Felder in rauschender                                              Gr"unewissen hier nichts von Schuld und                                              S"uhne.(Barthel 1917: 10)