Валигура

От отца ему досталась набожность и мягкость, от матери – слабый характер, который не может выдержать на одном решении; епископ был ему нужен – был для него настоящим отцом. К счастью, был это муж правильный, которому только избыточные занятия небесными вещами порой не позволяли предвидеть все земные. Время от время посещая западную Европу, Францию и Италию, Иво легко проникся той духовной религиозной экзальтацией, какая в них царила. Над всем тогда поднимался религиозный энтузиазм. Экстатичные порывы к небу, добровольное умерщвление жизни, душевное единение с Богом стали единственной целью для людей образованных, а толпа пыталась идти по их следу. Появлялись ордена, уже не как ранние, бенедиктинцев и цистерцианцев, посвящающие себя наукам, подручной работе, обращению и просвящению, но пустынной жизни во власянице и железных поясках, в бичеваниях и постах, в сверхчеловеческом умерщвлении, которые из уз тела вызволяли душу.

Иво желал привить этот дух у себя в стране. В Риме он смотрел на чудеса Доминика, наслушался о бедных монахах, перепоясанных верёвками в Ассизии, примеры тех великих людей не давали ему покоя.

И он, может, предпочёл бы пойти по следу этих мэтров и отречься от всего земного так же, как магистр и пастырь Винсентий, который, сложив на алтаре митру, надев облачение цистерцианцев, пошёл закончить жизнь в тихой монашеской келье. Но Иво, епископу Кракова, который стоял наравне с Гнезно, не годилось оставлять охрану слабого и доброго князя.

Дело шло о мире в стране, и в то же время о счастье того человека, к которому привязывался каждый, кто его знал и с ним жил. Лешек, предоставленный сам себе, пал бы снова жертвой одного из тех, что угрожали Кракову, главной столице, первому, начальному княжеству всех земель.

Иво, который постоянно основывал монастыри, увеличивал количество костёлов и был неустанно деятельным в делах епископства, сам со всем справиться не мог, поэтому позвал в помощь Мшщуя Валигуру, на доблесть которого мог положиться. Он должен был быть для него правой рукой, а для плохих людей – ужасом. Епископ не решил ещё, какое даст ему дело, но знал, что будет полезным, хотел, чтобы он тут был независимым, без должности и звания, готовым всегда или за оружие схватиться, или устами расправиться с враждебными и подозрительными.

После той охоты, с которой возвращающегося Лешека Марек поймал на дороге, желая расспросить ли, приготовить ли, – на следующий день князь отдыхал, играя со своими детьми, Саломеей и Больком, весело разговаривая с женой, призывая каморников, чтобы иметь около себя больше улыбающихся лиц. Когда Лешек чувствовал себя счастливым, было для него потребностью – видеть всех весёлыми, радующимися вместе с ним. Любое хмурое лицо уже портило ему счастье, готов был любым подарком вызвать улыбку у каждого. Служба, которая знала своего князя, не раз этим пользовалась и приобретала что хотела.

Это был муж, не созданный для правления, власть его обременяла и утомляла – люди, что портили ему покой донесениями, подозрениями, принося беспокойство, не имели у него милости. При всей любви к епископу Лешек только за то его упрекал, что мучил его постоянными страхами.

Едва он в этот день ушёл от жены и собирался с Покошем стрелять по цели, когда подбежал слуга, объявляя ему об Иво.

Епископ один шёл от замкового костёла к панскому дворцу, погружённый в мысли или молитвы, потому что редко можно было застать Иво без молитвы на устах.

Лешек сразу вышел ему навстречу, весёлое минутой назад лицо стараясь настроить на серьёзность. Приветствовав его как отца, он ввёл его в отдельную комнату, заботливо усаживая и допытываясь, не имел ли он какой грусти, коль казался ему таким мрачным.

– Хлеб насущный, хлеб насущный, – ответил Иво. – Каждый день приносит своё зло… Нет ничего тяжёлого, но и утешения не много.

– Немного тяжести со слишком обременённых плеч вы должны бы, милостивый отец, сдать на другие, так бы вам легче было.

– И я это чувствую, – ответил Иво, – поэтому почти вынудил брата, который ушёл в пустыню, встать рядом со мной. Это муж опытный, и, хотя от долгого удаления от нас стал домашним и чужим, – скоро он прозреет и нам очень пригодится.

– Я рад бы увидеть этого вашего брата, – сказал Лешек, – и мне был бы желанным.

– Он дикий, – отвечал епископ, – на дворе ему неловко, но приведу его, чтобы пану поклонился.

– Да, как можно скорей, это лучше, – сказал князь.

– Тем временем, однако, – кончил епископ, – я думаю его отправить, чтобы достал информацию.

– Откуда? – спросил с любопытством Лешек.

– Я хотел бы знать, так же ли на вроцлавском дворе к нам относятся, как обязывались, – говорил Иво. – Он поглядит, что там делается…

– Но я не имею никакого сомнения в сердце князя Генриха, моего возлюбленного брата…

– И я его не подозреваю, – сказал епископ, – но там уже двое сыновей больше, чем родители, значат, а тех – один Бог знает!

– Дети таких святых родителей должны от них принять добродетель, – отпарировал Лешек.

Епископ минуту молчал.