Валютчики

— Пять! — сказал я, надеясь, что смогу как-то объяснить своим партнерам, что у меня не было другого выхода.

— Уже лучше, но все равно несерьезно, — кивнул Енаков и тут же выдал, — сорок пять, и мы расходимся хорошими друзьями.

— Семь! — Я подсчитывал, сколько из этих денег придется выплатить из моей доли, уже попрощавшись с надеждой купить новый телевизор, взамен стоявшего в спальне старенького Sony.

— Сорок!

— Десять! — Вместе с телевизором ушла надежда и на новенький музыкальный центр, который я уже присмотрел на ВДНХ.

— Тридцать пять! — Мне показалось, что Енаков даже вошел во вкус этого не совсем обычного торга.

— Двенадцать, и ни копейкой больше! — Странно, но, несмотря ни на что, я вдруг начал испытывать неведомое мне доселе удовольствие.

— Тридцать! — Радостно снизил цену Енаков.

— Грабеж! — Я решил, что нужно разбавить наши сухие цифры законным возмущением.

— А двенадцать не грабеж?! — Уверенно возразил мент. — Нас три человека, мы два часа возимся с вашими деньгами! — Он подумал, и выдал: — Охраняем их, в конце концов!

— Пятнадцать! — Я почувствовал, что теряю интерес. — Пятнадцать, и решайте!

— Двадцать семь! — провозгласил сержант милиции, глядя на меня маленькими, доверчивыми глазками.

— Ни за что! — Мне показалось, что я произнес это твердо, но наверное только мне и показалось!

— Двадцать пять и по рукам!

Фраза показалась знакомой, но уступать даже ради крылатых фраз я не собирался. Этак я не только телевизор и музыкальный центр, но и на трусы не наскребу.

— Пятнадцать! — Я уперся, не желая сдавать этот последний рубеж, за которым уже виднелась моя голая задница и пренеприятнейший разговор с компаньонами.

Енаков вздохнул, посмотрел на лежащую на «торпеде» пачку контрабандных сигарет и сказал:

— Перекурим?

Я кивнул и первым вынул сигарету. Закурив, мы посмотрели друг на друга, одновременно сделали длинные затяжки, дружно стряхнули пепел в набитую окурками пепельницу и так же синхронно повернули головы к калитке, за которой находились Антон и так волнующие нас обоих деньги. Енаков шумно выдохнул дым и сказал:

— Ну, чего вы так торгуетесь?

— А вы? — парировал я.

— Я-то? — Сержант внимательно посмотрел мне в глаза. — Ладно, я объясню.

Я снова затянулся, постаравшись, чтобы это не было похоже на последнюю затяжку приговоренного к казни, и кивнул:

— Попробуйте. Это даже интересно.

— Нас трое, так? Значит, если разделить на три, получится по пять на брата, верно? Теперь, мне нужно рассчитаться за эту машину — это три тысячи, так? За квартиру кооперативную — еще две тысячи, сыну новый велосипед и бассейн за год — это еще тысяча. Итого шесть. Плюс, уже второй год стоит недостроенная дача, ребенку негде лето провести, да и разворовали там уже все, что можно. А жена грозит развестись со мной, если я не закончу строительство этим летом. Это еще тысяч пять, не меньше. Сколько всего выходит?

— Одиннадцать, — хмуро ответил я, вминая окурок в пепельницу.

— Одиннадцать! — радостно повторил сержант Енаков, — умножить на три, получается тридцать три, а я прошу 25! На восемь тысяч меньше!

Довод был, конечно, убийственный — «он просит меньше»! Надо же, какое одолжение! Я почувствовал непреодолимое желание послать как можно дальше коррумпированного сержанта вместе со всеми его долгами, семьями и дачами.

— Послушайте, я не хочу говорить, что ваши проблемы, это ваши проблемы. Но я не понимаю, почему эти проблемы должны решаться за мой счет?!

— Ну, почему твой? — Енаков бросил на меня быстрый взгляд и так же быстро спросил. — Можно на «ты», да?

Я кивнул — и в самом деле, чего со мной церемониться?

— Я что хочу сказать? — Он посмотрел на меня так, словно ждал, что я сейчас спрошу «что?».

Не дождавшись, он глубоко вздохнул, и произнес:

— Ведь это ж деньги банка, так? — Он снова посмотрел на меня в ожидании ответа, но, уже готовый к тому, что ответа не будет, продолжил: — Так банк их и потеряет! Ты-то здесь причем?! А эти деньги пойдут на моего сына, да и у ребят моих тоже дети есть! Их кормить, одевать, обучать надо! На все теперь деньги нужны, понимаешь?! А где их взять с такой зарплатой?! Не красть же, верно?!

Я подумал, что эта скотина еще и пытается выглядеть этаким Робин Гудом, дескать, что для банка эти тридцать тысяч, он, мол, их и не заметит. Зато дети ментовские будут сыты и счастливы…

…Нет, я люблю детей. Неважно, чьи они, дети всегда дети. Но в тот момент я почти ненавидел незнакомого мне мальчика по фамилии Енаков, который будет разъезжать на моем телевизоре, музыкальном центре, щеголя в последних трусах. Эта показалось настолько невыносимым, что я засмеялся. Мне стало так смешно, словно вчера я пил не жуткую смесь из ассортимента стриптиз-бара, а курил лучший со времен графа Монте-Кристо гашиш. Это было невероятно, невозможно, нелепо! Я не хотел оплачивать расходы милиционерских чад вне зависимости от степени коррумпированности их родителей! А ведь вопрос стоял именно так — не для себя, для чада!